Не встретив никакого сопротивления, Уайетт занял один из городских пригородов, Саутуорк. Теперь от центра Лондона его отделяла только река Темза. Меж двумя берегами завязалась перестрелка. Технический прогресс уже давно шагнул вперед – теперь, кроме свиста стрел, гремели и ружейные выстрелы. Тогдашние ружья, аркебузы, были этакими тяжеленными и громоздкими дурами, и при нажатии на спуск порох поджигал горящим фитиль. Попасть из них в цель было делом нелегким, но уж если попадешь… Свинцовая пуля аркебузы весила не менее 50 граммов, и тот, кому она все же попадала в грудь или в голову, быстренько отправлялся на тот свет.
Мария вновь показала, что жестокость ей не свойственна. К ней явился комендант Тауэра и доложил, что готов обстрелять захваченный мятежниками пригород из пушек крепости. Королева категорически запретила, сказав, что, кроме мятежников, непременно пострадают мирные горожане, которых там немало. Генрих Восьмой на ее месте наверняка снес бы пушками Тауэра полгорода…
Королевский Совет впал в состояние откровенной паники. Со всех сторон королеве предлагали немедленно бежать. Одни говорили, что на реке уже приготовлена лодка и Марии следует укрыться в Тауэре – одной из самых неприступных европейских крепостей того времени, где можно было держаться долго. Другие советовали уплыть во Францию. Было и вовсе уж экзотическое предложение: переодеться простолюдинкой и отсидеться в какой-нибудь деревне, пока мятеж не подавят. Когда мятежники подошли довольно близко к королевскому дворцу, советы бежать зазвучали еще громче.
Мария проявила нешуточную силу воли, заявив, что бежать и прятаться для законной королевы унизительно. Между тем во дворце началась уже откровенная паника. Один из гвардейских офицеров написал потом в своем дневнике, что во дворце происходили «такая беготня, плач дам и фрейлин, хлопанье дверьми, также такие визг и шум, что это было очень удивительно наблюдать». Нужно добавить, что дело не ограничилось массовой женской истерикой – иные придворные мужского пола держались не лучше, разве что не рыдали, однако бестолково метались по коридорам и галереям, прибавляя паники. Другие, правда, вооружались всем, что оказалось под рукой, и готовились драться.
К этому времени известия о мятеже уже достигли Европы – в чертовски преувеличенном виде (трудами иностранных послов). Они писали, что «Вся Англия в смятении», что королева вот-вот будет свергнута. Французский король получил от своего посла сообщение, что мятежников многие тысячи, что их поддерживает большинство населения, что чуть ли не вся королевская армия разбежалась, а мятежники «захватили во многих частях страны крупные крепости». После чего король неведомо с какого перепугу написал Папе Римскому, правителям Венеции и нескольких других итальянских городов-государств, что все не так плохо, потому что против мятежников сражается испанская регулярная армия. Ажиотаж поднялся такой, что английскому послу в Венеции пришлось долго уверять, что в Англии нет ни одного испанского солдата.