Агамемнон взошел на помост и с легкой ухмылкой окинул девушку взглядом. Он, как, впрочем, и все Атриды, славился своей ненасытностью. Сам не знаю, что на меня тогда нашло. Но я вдруг дернул Ахилла за руку и прошептал ему на ухо:
– Забери ее.
Он обернулся, с удивлением распахнул глаза.
– Забери ее в награду. Чтобы она не досталась Агамемнону. Прошу тебя.
Он колебался какую-нибудь долю секунды.
– Мужи ахейцы! – Он – как был, в запятнанных кровью доспехах – шагнул вперед. – Владыка Микен!
Агамеменон, нахмурившись, обернулся к нему:
– Пелид?
– Я прошу эту деву себе в награду.
Сидевший на помосте Одиссей вскинул бровь. Окружавшие нас воины зашептались. Просьба Ахилла была необычной, но вполне оправданной – да и в любом другом войске первый выбор и без того был бы за Ахиллом. У Агамемнона во взгляде полыхнуло раздражение. Все, о чем он думал, ясно читалось у него на лице: Ахилл ему не нравился, но скупиться – здесь, сейчас, в самом начале войны? Это того не стоило. Девка, конечно, красивая, но будут и другие.
– Быть посему, царевич Фтии. Она твоя.
Из толпы послышались одобрительные крики – им по нраву были щедрые военачальники, дерзкие и сластолюбивые герои.
Девушка следила за переговорами яркими, умными глазами. Поняв, что уведем ее мы, она сглотнула, бросила несколько быстрых взглядов на Ахилла.
– Остальную добычу принесут мои воины. Девушку же я забираю прямо сейчас.
Одобрительный смех, свист. Девушку била мелкая дрожь, будто кролика, над которым в небе кружит ястреб.
– Идем, – велел Ахилл.
Мы с ним пошли прочь. А за нами, опустив голову, последовала девушка.
Когда мы вернулись к себе, Ахилл вытащил нож, и девушка испуганно дернулась. Он еще не смыл с себя кровь после битвы, это ее деревню они сегодня разорили.
– Лучше я, – сказал я.
Он отдал мне нож и, будто бы устыдившись, попятился.
– Я сейчас тебя освобожу, – сказал я.
Приблизившись, я заметил, до чего темные у нее глаза, – они были черными, как хлебородная земля, и на ее овальном, с острым подбородком лице казались огромными. Ее взгляд метался от меня – к ножу. Мне вспомнились затравленные собаки, которые, скалясь, съеживаясь, забивались в угол.
– Нет-нет, – заторопился я. – Мы тебя не обидим. Я тебя освобожу.
Она глядела на нас с ужасом. Одним богам было известно, что, по ее мнению, я говорил. Она была анатолийской крестьянкой, откуда ей было знать греческий. Я шагнул к ней, протянул руку, чтобы успокоить. Она отшатнулась, будто уклоняясь от удара. В ее глазах ясно читался страх – бесчестья и того, что еще хуже.
Это было невыносимо. Другого выхода я придумать не мог. Я повернулся к Ахиллу и схватил его за хитон. И поцеловал его.