Так что, несмотря на арест, Александру, как и его людям, скучать не приходилось. Вот и сегодня, он делал последние обмеры восковых заготовок для будущей станины, перед тем как дать добро на изготовление литейных форм. Благо, вечно молчаливый, нелюдимый Тимофей, владел этим искусством, поэтому не нужно было думать, где найти литейщика, и как с ним рассчитаться за проделанную работу. Было ещё одно полезное качество у этого мастера, если он и удивлялся причудам нового барина, то молчал и не позволял об этом разглагольствовать другим (в своём присутствии). Так вот. Не успел довольный проделанной работой Саша отложить в сторону примитивный измерительный циркуль, как в прохладу полуподвала, чинно вошёл околоточный надзиратель, наиболее молодой из приставленной для охраны пары. Слепо осмотрелся, привыкая к более тусклому освещению. И немного "помялся", как будто не решаясь отвлечь охраняемого человека от его мудрёного дела. Затем глухо откашлялся, прочищая глотку и проговорил:
— Тут это, Александр Юрьевич, к вам ваш друг приехали. Вас спрашивают.
— Спасибо Акакий, сейчас выйду.
— Ну, не буду вам мешать. Тогда пойду я?
— Иди. А я сейчас, дам последние распоряжения мастеру, и последую за тобою.
Сказано это было вслед уходящему полицейскому. Надо признаться, за последнее время, отношения надсмотрщик-арестант, претерпели сильные изменения. Служивые больше не заглядывали через плечо, проявляя к производимым на бумаге расчётам излишнее внимание. Ну и заодно, "сатрапы" перестали исполнять роль навязчивых теней-призраков. Сейчас они довольствовались тем, что знали, где приблизительно находится молодой граф. Стараясь, лишний раз, не мозолить ему глаза. Кто его знает, что послужило причиной таких приятных перемен? Может быть банальная усталость служивых, или, например, то, что арестованный, за всё время заточения, ни разу не пытался возражать против выполнения стражами их прямых обязанностей. Проще говоря: "Чужая душа потёмки". Да и разбираться в причинах постепенно происходящих изменений в отношениях, вынужденных жить в одном доме людей, никто не изъявлял желания.
"О-о-о! Михаил, здравствуй милый друг. — щурясь от дневного света, поприветствовал товарища Александр. — Я, честно говоря, уже не чаял тебя увидеть. По крайней мере, до устойчивых зимних морозов".
"И тебе здравствовать, дорогой друг. — приветливо разведя руки в стороны, ответил граф Мусин-Елецкий. — Ты даже не представляешь, насколько я рад нашей встрече. И обижен, за твои пустые упрёки. Я ведь не сидел, сложа руки, вон видишь, набрал для тебя добра, на пять телег еле всё поместилось. И бедные лошадки уморились, тащить такую тяжесть".