— Конечно, — разрешил капитан Смеу. Он тоже закурил, и, пока доставал папиросу, зажигал спичку, мысль его лихорадочно работала, пытаясь найти разгадку: «Куда он клонит? Чего хочет добиться?» Только теперь он вдруг понял; что этот сержант Барбу Василе был ему чем-то неприятен. И не с этой минуты, а всегда был неприятен.
Барбу Василе, который все это время молча смотрел в окно, вздохнул несколько раз и снова заговорил.
— Теперь надо вам объяснить, какая связь между этими двумя встречами и моим… сложным механизмом. И в первый и во второй раз меня охватило чувство стыда. Я сказал себе, что завтра, когда кончится война, и я и те, кто был на передовой линии и остался живым калекой или сохранился невредимым, мы одинаково будем говорить, что были на войне, воевали. И все-таки я так и не пройду через настоящую школу войны. Знаю! Это тяжелая школа, трагическая… Но я хочу ее пройти, даже рискуя жизнью.
Вот теперь вы знаете, что заставляет меня идти на передовую. Я был с вами откровенен. Я бы мог, конечно, объяснить свое желание проще, ну, скажем, патриотическими чувствами, но я никогда в жизни не занимался политикой и заниматься ею не собираюсь. Я мало приспособлен для этого дела. Чтобы не соглашаться с войной, ненавидеть ее, не нужно обладать какими-то особыми политическими убеждениями. Достаточно просто иметь чистую совесть и быть откровенным с самим собой. Вот потому я и прошу вас, господин капитан, поддержать мою просьбу, — и Барбу умоляюще посмотрел на капитана.
Смеу отвел глаза и, чтобы выиграть время, закурил еще одну папиросу.
«Странно! У меня такое ощущение, будто я вижу его впервые в жизни», — сказал он себе, исподтишка взглянув на своего собеседника.
И всё же это был тот самый Барбу Василе, которого он знал уже несколько месяцев. Хорошо сложенный, с невыразительным, всегда чуть лоснящимся лицом, с глазами, которые никогда не смотрели прямо на собеседника» — вероятно, из-за врожденной застенчивости. Иногда насмешливый, недоверчивый, всегда болезненно самолюбивый, он бывал очень сдержан в разговорах, предпочитая больше слушать, чем говорить. Капитан видел в нем человека, умеющего мыслить и живущего интенсивной внутренней жизнью. В общем, несмотря на сдержанный и защшутый характер Барбу, капитан Смеу ценил этого шифровальщика за знания и добросовестное отношение к делу.
Но сейчас Смеу не был уверен в том, что этот человек в действитрльности таков, каким казался вначале. «У него есть что-то от пресмыкающихся», — сказал себе Смеу, прямо взглянув Барбу в глаза.
Их взгляды встретились. Барбу Василе смотрел просительно и заискивающе.