— И кто он такой?
— Я вам сброшу все на мейл. Всю информацию.
— Не боишься, что Андрей узнает?
Рассмеялся и совсем на мальчишку похож стал.
— Я с ними столько времени работаю, что уже перестал понимать значение слова "страх".
— Что он там делает? У тебя есть хоть какие-то предположения?
— Нет. Никаких. Только мне все это не нравится. Мне это кажется каким-то началом. Какой-то декорацией чего-то другого, и я пока не нашел чего именно.
Потом вдруг осмотрелся по сторонам и тихо сказал:
— Не вытащат они его оттуда. Чтоб не узнали, не вытащат. Там закрытая часть. Разве что обвинить его в том, что подделал документы и не является сам собой. Арестовать и вывезти. Это рискованно и слишком радикально… при нынешних проблемах Вороновых с властями и разногласиями с ФСБ. Это может обернуться крахом. Поэтому Андрей пока ничего не может предпринять. Надо принять решение, а для этого нужно время. А вы… вы сможете.
— Я? Как?
— У… У Нестерова по документам есть жена и дети. Можно выправить документы, и вас пропустят в часть. Вы можете попытаться. Уговорить его… не знаю. Мне кажется, именно вы много всего можете.
Как сильно он ошибается. Ничего я уже не могу. Плевать ему на меня… Но мне не плевать на него. И я… я все же попробую. Еще раз.
— Сделай для меня документы, сможешь?
— Только у жены Нестерова двое детей.
Он посмотрел на меня, а я на него.
— У меня тоже будет двое детей.
Я вернулась в офис к Андрею, прошла широкими шагами через его кабинет и, сев обратно в стул напротив, отчетливо сказала:
— Я хочу усыновить Яшу Левковича. Хочу, чтобы мальчик жил со мной. И хочу это сделать… ВЧЕРА.
* * *
Проснулась от того, что снова стало пусто. Физически почувствовала, что его нет рядом. Вскочила в какой-то дикой панике, шатаясь и тяжело дыша. Ушел? Снова?
Это был всплеск истерики, до дрожи, до непроизвольного стона отчаяния, оседая на пол.
А потом увидела, как влез в окно. Ругаясь, сжимая в зубах несколько садовых ромашек. А я истерически рассмеялась, а потом заплакала в голос, бросилась к нему на шею.
Сильно прижал к себе, зарываясь мне в волосы.
— Ты что, маленькая? Испугалась одна? Снова страшно?
И целует хаотично, быстро, гладит голую спину, волосы.
— Не уходи. Никогда больше… — с рыданием, ударяя его кулаками по груди, — вот так не уходи. Я же тоже задыхаюсь. Я же так сильно задыхаюсь, Макс. Ты не видишь, как я задыхаюсь по тебе?
Обхватил мое лицо за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза:
— Тшшш. Тихо, малыш. Вижу… все вижу. Хватит задыхаться. Будем дышать вместе. Я обещаю. Одевайся. Нам пора.
— Куда? — чувствуя, как шатает от слабости и счастья… пусть только смотрит вот так… с этой ядовитой нежностью, от которой сердце сжимается до боли.