Почему-то даже не удивился. На полу в углу глиняный таз и кувшин того же материала. Заглянул – вода. Рядом сложенная вполне чистая тряпка. Принюхался к кувшину – слабый кисловатый запах, будто недавно в этом кувшине держали скисшее молоко. Пить не рискнул. В животе громко заурчало и свело от запахов. Голод мучил уже настолько, что мальчик готов был съесть что угодно, даже в сыром виде.
«Интересно, сколько времени прошло? – размышлял он, медленно вышагивая по комнате, продолжая разглядывать стены. – Сутки бродил по тоннелям, ну, примерно сутки в клетке просидел, тут еще повалялся… хм… двое? Трое?»
Желудок вновь свело. Калин согнулся, ухватившись за живот. Стиснув зубы, матерно выругался и повернулся к кувшину с водой. Долго принюхивался, но все же решил сделать пару глотков. Жжение внутри тут же прошло, резь утихла, только урчать желудок стал чаще и громче.
– У, гады, хоть бы сухарей каких дали, козлы крашенные! – прорычал он раздраженно. Ярость нарастала.
Час, может, два или даже все три прошло с момента пробуждения. Комната изучена досконально, сундук, к великому огорчению, оказался пуст, кувшин тоже давно опустел, а есть хотелось только сильнее, хотя казалось, что сильнее и некуда уже. Однако…
Щелкнув замком, дверь отворилась. На пороге стоял преобразившийся Хузар. Умытый, в простой рубахе и обычных штанах. Без воинственного «абгрейда» Калин еле признал его и даже потер ладонями глаза – а не мерещится ли?
– На, переоденься и пошли в святилище, – шагнув в комнату, Хузар протянул мальчику сложенную стопку вещей. – Не попортил мне тут ничего? – по-хозяйски окинув взглядом помещение, меченый уселся на кровать, закинув ногу на ногу. – Молодец. А то я переживал. Жалко было бы.
Калин, пыхтя, натягивал штаны.
– Сам, что ли, мастерил?
– Нет. Но мастера того уже нету, а так уже никто не умеет, поэтому и жалко.
– А это? – кивнул мальчик, указывая на художества.
Лицо Хузара изменилось. Выражение приобрело глубокие черты печали, скорби. Он развернулся, бережно проведя ладонью по разукрашенной стене.
– Нет. Я умею только воевать, – и резко отдернув руку, поднялся, направившись к дверям. – Оделся? Пошли! – бросил на ходу и вышел.
Калин натянул рубаху с геометрической вышивкой по воротнику и уселся на шкуре, скрестив ноги.
– Ну, чего расселся, идем, – Хузар злился. – В святилище зайти нужно, поблагодарить предка за предсказание и принести жертву.
Калин при слове «жертва» замер и, сверля Хузара набыченным взглядом, твердо заявил:
– Нет. Я никого убивать не стану.
Ухмылка Хузара нервировала мальчика. Его сейчас вообще все нервировало. Мысли были лишь о еде, и голод свой он глушил гневом.