Села в кресло, на котором каждую ночь спит моя мама.
Сначала объяснила мне, что она психолог и чем вообще психологи занимаются.
Я слушал, не говоря ни слова, пока она не спросила, есть ли у меня какие-то сомнения или вопросы. И тогда, сам не знаю почему, я выдал:
– Я не сумасшедший.
Как только последний звук сорвался с моих губ, я об этом пожалел, потому что, думаю, такие слова обычно служат лучшим подтверждением обратного.
Между нами повисло молчание, которое казалось бесконечным.
Она посмотрела на меня пристально, а затем вдруг засмеялась.
– Нет-нет, я знаю, что ты не сумасшедший, – ответила она, улыбаясь. – Мы, психологи, помогаем и нормальным, абсолютно нормальным людям, так что об этом даже не переживай.
– Ну так значит я, нормальный, – ответил я.
– Что ж, хорошо, а нормальный – это какой? – снова спросила она.
– Очень-очень нормальный, ну, по крайней мере, всегда был таким, пока не научился превращаться в неви…
– Превращаться в кого?
И тут я замолчал.
Мальчик с девятью с половиной пальцами
Пока бывший мальчик-невидимка общается в своей палате с психологом, в одной из комнат квартиры, расположенной на окраине города, другой мальчик, с девятью с половиной пальцами на руке, лежит в кровати.
Он думает сейчас о том, о чем не переставал думать последние несколько месяцев. Он думает о последствиях и начинает догадываться, что они неизбежно наступают вслед за поступками.
Он напуган, как никогда в своей жизни, хотя не признается в этом. Сила его характера старается убедить его в обратном: что ему совершенно все равно, но это не так.
Он часами напролет смотрит в потолок, как будто там, на белой поверхности, он может отыскать решение всему, что случилось.
Садится на кровать, разжимает кулаки и смотрит на свои пальцы. Он не может избавиться от этой привычки вот уже много лет, хотя проявляется она только тогда, когда он остается один. Ему никогда бы в голову не пришло разжать кулаки в школе, перед всеми остальными.
Девять целых пальцев и один, которому не хватает половины.
А вот шрамом на груди, прямо под сердцем, он любит похвалиться. И тут уже не важно, что шрам довольно большой: ему кажется, что с ним он выглядит более крутым и брутальным. Возможно, через несколько лет он украсит его татуировкой.
– Нет, ничего. Просто я нормальный, – продолжил я, – как и все остальные нормальные люди. Я не высокий, как жираф, и не маленький, как хоббит, не толстый, как сарделька, и не худой, как макаронина… ну, в общем, нормальный.
Мне кажется, я минут двадцать старался объяснить, в чем заключалась моя нормальность, сравнивая себя с одноклассниками.