– Ничего, – отвечает один.
– Ничего, – отвечает другой.
Несостоявшееся сражение подводит финальную черту под историей мести, которая могла бы закончиться очень и очень плохо, поскольку ни тот ни другой не знают, что в бутерброде было слишком много яда.
ММ возвращается в класс взбешенный, думая только о том, как отомстить.
Мальчик-помидор возвращается в класс, дрожа всем телом. Ему вспоминается фраза из его любимого фильма про Бэтмена: «Либо ты умираешь как герой, либо живешь до тех пор, пока не становишься негодяем». Он знает, что поступил как герой, потому что спас жизнь, но также понимает, что он негодяй, поскольку чуть не пересек ту черту, где эта жизнь могла оборваться.
Начиная с того дня, как я спас ему жизнь, все стало еще хуже: меня все сильнее толкали в коридорах, все чаще ставили подножки, когда я заходил в класс, я находил все больше разных вещей в своем рюкзаке… Но все это происходило в такой завуалированной форме, что никто вокруг ничего не замечал.
Я уже давно привык к тому, что на уроках в спину мне прилетали разные предметы: сначала это была только скомканная бумага, ластики или кусочки мела. Но понемногу их стали заменять вещи, которые приносили больше боли: карандаши, ручки, металлические точилки, иногда даже маленькие камни… Проблема заключалась в том, что я ничего не делал в ответ, я никогда не сопротивлялся.
Больше всего ММ нравилось причинять мне боль на глазах у остальных, чтобы все посмеялись надо мной, чтобы он почувствовал себя более важным, более сильным.
Иногда я думал, что заслужил все происходящее, потому что был трусом, потому что не решался взбунтоваться.
Я думал, что, если не буду реагировать и отвечать ему тем же, в конце концов он устанет и оставит меня в покое. Но это не только не исправляло ситуацию, а делало ее хуже с каждым днем.
Помню, что поначалу все оставалось в рамках школы: в классе, в коридорах, на переменах… Мне никогда не делали ничего на улице, поэтому, когда это случилось впервые, меня буквально застали врасплох.
В тот день я возвращался домой вместе с Кири и Заро. Сначала я попрощался с ней, почти не глядя на нее. Через несколько минут попрощался и с Заро.
В последнее время мы почти всегда шли домой в полной тишине. Мы никогда не говорили о том, что происходит. Думаю, они боялись касаться этой темы, чтобы не причинить мне еще больше боли и я не почувствовал себя еще хуже. Я же предпочитал просто молчать, будто с помощью этого молчания можно сделать так, что ничего не было. Я и так достаточно страдал, чтобы еще пускаться в разговоры об этом.