– Несмотря на это, ты продолжаешь его выгораживать!
– Я его не выгораживаю. Я прошу тебя подумать и вспомнить все, что он для нас сделал. Не только его пренебрежение и равнодушие, а вообще – все…
Артур стоял в дверях. Он знал, что должен тихо выйти из комнаты, но не мог. Сердце возмущенно заходилось от каждого подслушанного слова. Он все стоял, минуты шли, а он с обидой и негодованием – и с немалой долей самолюбия – слушал, как дети спорят о его вкладе в их жизнь.
На следующий день – в годовщину маминой смерти – Мэгги повела Итана в Климатрон. Они вместе прошли по садикам разных стран мира: все было в пышном цвету. Торжественно прошествовали мимо зарослей кизила под сенью дубов английского сада. Погладили «драконьи изгибы» декоративных стен в Нанкинском саду дружбы. Шли молча, дабы почтить тишиной память усопшей, но пронзительные крики детей, солнечная зелень с вкраплениями желтого, голубого и красного – все это настойчиво свидетельствовало, что здесь – место живых.
Сент-Луис в мае – это невыносимая жара, просто адское пекло. Даже в садах, где сезонную лихорадку природы немного смягчает сень деревьев, вязкий зной просачивается сквозь одежду к коже рук, ног и туловища, оставляя за собой влажные следы. Руки Итана блестели от пота, когда они проходили мимо пруда, возле которого Чарли когда-то потер его мочку. Впереди замаячил геокупол Климатрона.
Когда за ними мягко закрылись автоматические двери, Итан и Мэгги попали в другой мир. Зелень каскадами струилась с плотных зарослей по бокам от дорожки. То здесь, то там через равные промежутки времени включались автоматические генераторы тумана. Мэгги провела Итана сквозь хижину с соломенной крышей, затем мимо плиссированных листьев сейшельской пальмы и зарослей пассифлоры, перешагнула через опорные корни громадного дерева. Наконец свернула с дорожки и показала брату ручей, куда два года назад вытряхнула прах матери.
– Что, прямо в воду? – с ноткой беспокойства в голосе уточнил Итан.
Мэгги кивнула:
– Мне хотелось, чтобы она тут… циркулировала.
Итан проследил за ее взглядом до самого края купола, поднял глаза к треугольным панелям и каркасу из алюминиевых труб:
– Понятно.
Они постояли на коленях у ручья, затем нашли скамейку в ярко-зеленой роще, среди папоротников, кустов и странных скульптур Чихули. Звуки дикой природы из динамиков сливались в один протяжный крик, а брат и сестра просто сидели под ненадолго приютившим их огромным стеклянным куполом.
После продажи дома Артур закрыл кредит, а на оставшиеся деньги снял номер в гостинице «Чейз-парк плаза» и наконец смог позволить себе самую большую роскошь – время. Избавившись от дома, он испытал неожиданное облегчение, декомпрессию тревожности, как после смерти человека, много лет боровшегося с болезнью. Вдвойне приятнее становилось от осознания, что больше не надо читать лекции, ходить на собрания: отныне он свободен от всех прелестей университетской жизни.