Он превратился в идеального мужа, эдакого заботливого и чуткого медбрата. Одиночество больше его не страшило, и он сумел полностью посвятить себя жене.
Однако Франсин имела за плечами двадцатипятилетний опыт работы психотерапевтом, а с Артуром жила еще на десять лет дольше. Конечно, она обратила внимание на внезапную обеспокоенность мужа ее самочувствием, на то, как он часами просиживал в ее палате, как тактично беседовал с детьми о ее здоровье. Друзья тоже говорили, что никогда не замечали за ним подобной заботливости.
Она поняла: что-то здесь нечисто.
И решила обойтись без упреков – сразу перешла к делу.
– Я не хочу знать, как ее зовут, и тем более – сколько ей лет, – проговорила она, лежа в полуобморочном состоянии на своей койке в онкологическом отделении. Прозрачные трубки соединяли ее с мешочками на металлической стойке для капельниц. – И не надо ко мне подмазываться, пожалуйста. Позови Мэгги.
– Ты все неправильно поняла, – сказал Артур. – Я просто изменился! Разве я не мог измениться? Стать… ну, хорошим?
– Нет. Думаю, не мог.
Больнее всего Артура ужалила даже не правота Франсин, а то, насколько хорошо жена его знала, – верное свидетельство долговечности их отношений. Которыми он так запросто пренебрег.
Ему стало очень совестно. До ужаса стыдно. Франсин все знает, и теперь ему не загладить вину даже бесконечной заботой. Если раньше каждый час, проведенный в больнице «Барнс-Джуиш», каждая прочитанная страница руководств «Быть рядом» и «Итак, у вашей жены рак груди» помогали ему немного унять зуд совести, то теперь этот зуд усилился. Не в силах разорвать связь с Ульрикой, Артур пришел к выводу: нет, он не тот человек, который изменяет умирающей жене, – он человек, который просто не может перестать.
Артур вырос в семье, принадлежавшей к среднему классу (тогда это понятие еще существовало), и готовность Франсин тратить деньги прекрасно уравновешивала его врожденную бережливость. После смерти жены он, разумеется, понял, что без ее дохода образ жизни придется изменить – слегка подзатянуть пояс… Но к полному финансовому краху он оказался не готов.
Думать об этом было неприятно и тяжело.
Прочитав завещание Франсин, он узнал о секрете куда более красноречивом, нежели его собственные любовные похождения. В ходе изнурительного бюрократического кошмара, последовавшего за смертью жены, выяснилось, что последние тридцать лет Франсин тайно владела портфелем ценных бумаг, созданным незадолго до их свадьбы. Портфель этот с годами превратился в целое состояние.
Франсин никогда не владела необходимыми для игры на бирже навыками и знаниями, ничего не смыслила в балансовых отчетах, дивидендах и индексах (у нее было «туго с цифрами»), но надо же – она каким-то чудом умудрилась предсказать подъем крупной компьютерной корпорации и при этом проявила поразительную дальновидность: инвестировала деньги в менее привлекательные на первый взгляд области вроде производства цельнозерновой муки (например, в компанию, производившую «Шоко-хрустики», от одного вида которых у Артура теперь начинал дергаться глаз).