Впоследствии они еще не раз приходили туда; но однажды два взрослых чужих парня и гадкая девчонка заманили их наверх, а когда они поднялись на второй этаж, неожиданно схватили Барику, и кто знает, что сделали бы с ней, если бы Середи героически не спас свою подругу. Яростно налетев на одного из подростков, он сбил его с ног, а когда второй схватил Середи, тот вцепился зубами ему в руку. Мальчишка вскрикнул и выпустил их обоих. Крикнув девочке: «Барика, беги!», Середи еще немного задержался, чтобы прикрыть отход. Но на этом дело и кончилось; их не преследовали.
— Это было совсем не благородство, — объяснял мне Середи, — а самый обыкновенный эгоизм. Я просто ревновал свою подружку. Эта девятилетняя девочка из Буды играла в любовь так алчно, ненасытно и дико, как стая голодных леопардов; она льнула ко мне с животной страстью, не пытаясь ни обуздать, ни прикрыть грубую насильственность своего чувства; и тем не менее в каждом ее движении была такая нежность и самоотдача, что много лет потом мне казалось, что подобной нежности на свете вообще нет и все это лишь наваждение, обман памяти, мираж бесконечно далекого прошлого. В ту осень я поступил в военное училище. И долгое время вообще не вспоминал ни о какой нежности. Затем мы понемногу научились жить среди людей, научились сдерживать в любви свою естественную грубость, насильственность, эгоизм, впрочем так же, как и во всех прочих отношениях между людьми. И вот прошло тридцать пять лет, прожитых с чувством меры, осмотрительно и мудро, а теперь вдруг выяснилось, что память меня не обманывала, в самом деле существует на свете эта дикарская нежность, где необузданный эгоизм уживается с полной самоотдачей, существует неподдельная, полнокровная связь между людьми, и с Магдой я могу продолжить свою жизнь с того места, где она прервалась, когда мне было десять лет. Потому я и говорю, что весь прочий жизненный опыт бесполезен…
— Хм, хм, — прервал я Середи. Он чересчур разгорячился. — Ты ведь говорил об излишних треволнениях. Впрочем, не знаю.
— Не знаешь?
— Не знаю.
Середи неохотно замолчал. Даже если бы вам было по девять лет, думал я, все равно я не сказал бы вам, давайте, ребята, валяйте. Да, но это по разумению человека, которому сорок пять, а если бы и мне было девять лет? Что бы я сказал тогда?
К несчастью, мне уже совсем не девять. Есть и другие возражения, думал я.
— Здесь другое, — сказал я.
— Хе? — взглянул на меня Середи.
— Тогда мы могли, а теперь нет.
Теперь уже Середи не понимал меня. Он поднял брови. Но я не мог объяснить. Долго. Да и лень.