Здесь все было ярко и пестро, как в этно-кафе: покрывала в мелкую разноцветную полоску, картины в капельной технике: краскам просто давали свободно стекать вниз по холсту, как им вздумается. Опустив оранжево-лиловые жалюзи, он переоделся в черный спортивный костюм, затянул хвост повыше к макушке и подогнул его в два раза, чтобы не выбивался. Тонкая трикотажная шапка спрятала его волосы и лоб. Лицо скрыла маска из набора. Потом Рэм вытряхнул из огромного рюкзака упакованный в герметичный мешок костюм Коша, сунул его в тонкий прорезиненный рюкзак, спрятанный среди вороха одежды. Затянув все шнурки и ремни потуже, Рэм проверил почту.
Убедившись, что подтверждающее письмо от Павла уже пришло, Рэм запустил аккаунт Коша.
«Uno, приветствую! Я готов начать.»
«Здравствуй. Включаю зеленый свет по всему маршруту. Удачной прогулки, Кош!»
Вскинув упакованный рюкзак на спину, Рэм подошел к зеркалу, на всякий случай вынул линзы и убрал в секретный кармашек на груди. Потом открыл окно и бесшумно спрыгнул вниз. Окна выходили в маленький садик, подсвеченный кое-где призрачными зеленым огоньками. Перекатившись по газону в тень, он, пригнувшись, пробрался под раскидистыми ветвями елей к забору, и одним движением перемахнул на улицу.
Сердце застучало в ритме побега.
Оказавшись за территорией отеля, Рэм стащил с себя маску и сунул в карман, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания прохожих. Впрочем, смотреть на него здесь было некому: с одной стороны тянулся массив какой-то фабрики, а с другой — скоростная автострада, так что местность не очень-то располагала к пешим прогулкам. За исключением пары бродяг, он больше никого не встретил по пути к месту встречи с Павлом. Ну а городские камеры видеонаблюдения контролировал Uno.
Наконец из-за угла выглянула маленькая церквушка, освещенная парой белых прожекторов. Рэм свернул на узкую дорожку по направлению к церкви. Осмотрелся. Подобрал небольшой камень с дороги и, опустившись на колено, громыхнул им по канализационному люку три раза.
Люк подался вверх и со специфическим скрежетом подался в сторону. Еще раз убедившись, что его никто не видит, Рэм нырнул в открывшуюся нору.
В нос ударил едкий запах нечистот и еще чего-то гнилостного, отвратительного. Так пахла в воспоминаниях Рэма смерть. Когда умер отчим — а случилось это в середине июля — он по православному обычаю должен был стоять в доме три дня. Глупый, негигиеничный обычай вызвал необходимость прибегнуть к помощи бальзамировщика. Рэм, тогда еще Ромка, сидел в кухне, пока мастер своего жутковатого ремесла трудился над телом в соседней комнате, а потом дверь открылась, и бальзамировщик, выглянув наружу, грубовато скомандовал: