– Слушайте! – обратился я к ним, но не слишком громко, чтобы неприятель впереди не подслушал. – Люди, сражающиеся на высоте, не станут держать щиты низко. Они будут драться как обычно и прикрывать щитами животы и яйца. А это значит, что их ноги открыты для вас. Метьте так высоко, как сможете. Цельтесь в бедра и калечьте ублюдков. Вы их раните, мы их перебьем.
– Бог и святой Освальд! – выкрикнул кто-то из шеренг моего кузена.
Большая часть дружины Беббанбурга располагалась теперь у нас за спиной, хотя горсть людей кузен направил в ряды Этельхельма. По моим прикидкам, на вершине лестницы собралось полторы сотни. Они выстроили перед фасадом церкви «стену щитов» в пять или шесть рядов глубиной. Позади нас воинов было еще больше, но теперь противник лишился шанса обойти нас с флангов. С пополнившими мой отряд людьми Финана наш строй насчитывал пятнадцать шеренг в глубину. Мы внушали ужас. Враги видели, как погиб их поединщик, и понимали, что сражаются против Утреда Беббанбургского. Многие воины Этельхельма воевали в армиях, которые возглавлял я. Эти люди знали меня и меньше всего на свете желали сражаться против моей волчьей стаи в тот летний вечер.
Одетые в красные плащи воины олдермена ждали, заведя щит за щит, и, как я предвидел, держали их высоко. Я уже ясно различал лица людей: они взирали на приближение смерти. Это были опытные бойцы. Они участвовали в долгой войне за изгнание данов из Мерсии и Восточной Англии, хотя мои дружинники дрались чаще и дольше. Мы были волчьей стаей, убийцами из Британии, мы рыскали от южного побережья Уэссекса до дебрей севера, от моря до океана и не ведали поражений. И наши противники знали об этом. Они видели, как солнце играет на лезвиях наших секир, видели мечи и нашу твердую поступь. Мы приближались к последнему пролету ступеней, держа щиты сомкнутыми, опустив клинки, шагая медленно, но верно. Одного из стоявших в переднем ряду строя Этельхельма вывернуло, его щит дрогнул.
– Пора! – взревел я. – Бей их!
Мы бросились вперед.
Даже если враг трусит, всегда найдется несколько воинов, жаждущих битвы, не испытывающих страха, таких, кто оживает в этом ужасе. Именно один из них сразил Свитуна, который, подобно всем нам в первом ряду, держал щит высоко и приседал за ним в ожидании неизбежного удара. Быть может, Свитун оступился или пригнулся слишком сильно, потому как секирщик погрузил лезвие ему в поясницу. Я не видел этого, но слышал, как Свитун взвыл. Я присел, держа щит над головой и сжимая Осиное Жало. Вздох Змея покоился в ножнах: он останется там, пока строй дружинников не рассыплется. Во время рукопашной свалки, когда ты чуешь последний вздох врага, нет оружия лучше, чем добрый сакс, этот короткий клинок.