В этот день поступило радостное известие: 22 ноября по льду Ладожского озера к осажденному Ленинграду прошла первая колонна автомашин с продуктами.
24 ноября. 21.30. Отбой двух тревог — воздушной и артиллерийской: одновременно нас бомбили фашистские самолеты и обстреливали вражеские дальнобойные орудия. Снаряды и бомбы падали близко от подводной лодки. Экипаж продолжал работать, находясь все время в боевой готовности. В промежутке между обстрелами рассказывал товарищам о положении в городе и на Ленинградском фронте. Каждое слово о героизме советских людей выслушивается моряками с жадностью. Душа у ребят жаждет подвига. Это радует больше всего…
Лед сковывал Неву и корабли. Чтобы не повредило корпус, команде «Шуки» пришлось обкалывать лед вокруг корабля. В ноябре метель намела сугробы на панелях, пешеходы ходили по проезжей части улиц. Через Неву потянулись тропинки, сокращавшие путь для слабеющих от голода людей.
Злой, беспощадный голод и усиливающийся день ото дня холод объединились против горожан. Не было воды, прекратилась подача электроэнергии, не хватало дров. В хлебе было больше жмыха, чем муки. У пробитых моряками прорубей — молчаливые очереди ленинградцев с бидонами, кувшинами и банками. Сил носить ведра у людей уже не было.
Приметы войны Травкин все явственнее видел и на лодке. Плохо стало с питанием. Люди получали по 250 граммов хлеба в день. Частые тревоги стерли грани между днем и ночью. Моряки измотались из-за постоянных дежурств, занятий штыковым боем. За лучшую долю считалось попасть на фронт. Травкину пришлось убеждать некоторых моряков, что служить надо там, где определило командование.
Изредка Ивану Васильевичу удавалось вырваться домой. Голод и холод пришли и в его квартиру на канале Грибоедова. Становилось больно, когда видел не по-детски малоподвижных, серьезных ребятишек. Приносил, что сберег от скудного блокадного пайка (питались моряки по береговой, уже сильно урезанной норме). Вспомнилось, совсем недавно нарезанный хлеб лежал на тарелках горками, даже не верилось, что так было. Жена на Мальцевском рынке купила сухие кишки. Вскоре вообще ничего не стали продавать, только меняли. Картины известных художников и старинный фарфор отдавались за пайку хлеба. За золотой браслет предлагали кусок жмыха и несколько кочерыжек.
В конце ноября к «Полярной звезде» пришла жена Ивана Васильевича:
— Совсем плохо, Ваня, все запасы давно кончились. В сентябре в магазинах продавали только желатин, цикорий да обойный клей. Взяла немного. Еще пошла, все уже разобрали. Варила, экономила. Да только шесть ртов. Есть-то рабочим и фронтовикам не хватает. Из нашей аптечки касторка, глицерин — все ушло.