Выражение панического страха на ее лице исчезло, она уже достаточно владеет собой. Н-да, дело мне приходится иметь отнюдь не с размазнями. Возможно, я проявил рыцарство не по средствам, позволив ей одеться.
— Любовь Григорьевна, — произношу я с нажимом. — Еще раз хочу повторить: эта штука убивает сразу. Так что я не собираюсь подбрасывать материалы о вас в прокуратуру, хотя знаю многое. Я просто щелкну вот этой железкой, и одной медсестрой, ворующей морфий, гидрохлорид кокаина, ноксирон и прочие сильнодействующие препараты, станет меньше. Вы будете отвечать на мои вопросы честно и без утайки. В дальнейшем шума тоже поднимать не будете. И партнеру своему, — я киваю на Черныша, который уже пришел в себя, но не шевелится, пытаясь сообразить, очевидно, что же это с ним произошло, — и партнеру своему то же самое настоятельно посоветуете. Меня интересует, какое участие во всем вашем деле принимал некий Болотин, — я замечаю, как она вздрагивает. Не такая уж твердая баба. — Еще меня интересует, каким образом у вас сходилось число ампул — ведь должны сдавать пустые тютелька в тютельку?
* * *
Слышится шорох за дверью, потом щелканье ключа в замке. Я приникаю к «глазку». Он. Похоже, один. Как только Болотин шагает в прихожую и привычно, автоматически тянется к выключателю, я охватываю его сзади левой рукой за плечи, а правой бью по сонным артериям большим и указательным пальцами. В кун-фу этот прием называется достаточно экзотически: «пасть тигра». Я попадаю точно, потому что Болотин моментально обмякает, со стоном бормоча что-то.
Я волоку его в комнату, стаскиваю с него пальто, сажаю в кресло и надежно обвязываю капроновой веревкой — охватываю каждую руку, пропуская веревку под мышки, завожу за спинку кресла, обвязываю ноги, благо ножки кресла достаточно длинные, еще раз протаскиваю через спинку, делаю петлю вокруг шеи, а в завершение вяжу сзади узел, который и с посторонней помощью Болотину трудно было бы развязать.
Теперь подожду. Он будет приходить в себя, надо придержать его, а то еще вторично удавится петлей. Очухивается Болотин не скоро, с минуту еще приходит в себя, да и то после того, как я хлопаю его по щекам и брызгаю водой в лицо. Крупная волна проходит по телу, дрожь настолько сильная, что ножки кресла стучат по полу. Болотин с шумом втягивает и себя воздух, открывает глаза, вначале глядит бессмысленно, потом на лице его читается самый настоящий животный ужас.
— Ага, — говорю я. — С приездом, пассажир. Будем беседовать, Болотин. Мы с тобою вдвоем, и нас, как сказано в романсе, не видел никто. Если ты хочешь еще немножко пожить, то расскажешь мне все, что знаешь. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. И только в такой раскладке, если хочешь сохранить здоровье.