Так все и получилось — девятого числа ее отвезли в прокуратуру, где следователь Малафеева уже набила на машинке все бланки о возбуждении уголовного дела и прочие. К ее искреннему изумлению, задержанная категорически отказалась от своих показаний, данных уголовному розыску тремя днями ранее, и заявила о полной своей непричастности к убийству. В смятении Малафеева направилась в кабинет с тисненой надписью «Прокурор», но и там решение найдено не было. Так как трехсуточный срок задержания истек, а с квалификацией дела ясности не возникло, Исакову выпустили из изолятора, попросили вернуться в Ромашково и сидеть в общаге. На работу, сказали, можно не ходить.
— Овца с железным позвоночником, — повторяла она про себя, трясясь в грязном автобусе домой в поселок, — овца с позвоночником…
Образ ей чем-то даже нравился.
А в это самое время начальник ромашковской милиции получил неприятный звонок из прокуратуры:
— Семен, ты в курсе, что ваша учительница едет домой?
— Что-о-о??? Как??? Ведь она все признала, сука!
— Отказалась. Сказала, что была под прессом твоих оперативников.
— Это козлы из ИВС виноваты! Они должны были посадить ее с первоходами, мрази поганые! Или вообще одну! Заперли, гниды, в общую, и там ее кто-то научил!
— Пьяные были — попутали. Да и нельзя в таком стрессе в одиночку, сам знаешь — повеситься может, а в общей не дадут. Но это все не имеет значения. Там есть зацепка — преподаватель труда, который, по ее первичным показаниям, изготовил заточку. Надо его доставить сюда и допросить.
— Это невозможно. К нему выезжали вчера — он в запое.
— Так сдай его в вытрезвитель!
— И это говорит прокурор? В вытрезвитель мы имеем право доставлять людей из общественных мест. Я не могу взять его из собственного дома.
— Это твой выбор, Сема. Хочешь иметь бесфигурантное убийство на конец года — получишь.
Бесфигурантного, то есть убийства, исполнитель которого не установлен, начальник допустить не мог. Это исключалось абсолютно. Мучительно что-то соображая, он машинально продолжал:
— Послушай! У него орденов больше, чем у нас с тобой пуговиц! Я не могу ветерана войны хватать из-за стола своей кухни и везти в Североуральск. У нас, как ты знаешь, и вытрезвителя-то своего нет — алкашня летом в траве, зимой в сугробах отрезвляется…
— Ну решай там сам. Нам он нужен трезвый, и чем скорее, тем лучше.
Делать нечего — начальник в сильнейшем раздражении вызвал двух верных, крепко замаранных участковых, Абаева и Лазбу, выделил машину и объяснил задачу. Надо заметить, что запои трудовика были двух видов — в гараже, где он держал инвалидный «Запорожец», и дома. Гаражные запои с их прохладными ночами и комарами не были затяжными, а вот домашние… В этот раз Григорий Матвеевич запил дома и участковые обнаружили его в плачевном состоянии — в желтой от мочи постели с почти опустошенной трехлитровой банкой самогонки. Оглядевшись, менты сдернули со стола плотную скатерть, расстелили ее на полу у кровати да и скинули туда ветерана. Взялись дружно за углы, отнесли в видавший виды ПАЗик и погнали в райцентр, причем инвалид лежал на железном полу и бился всю дорогу в тряске. Дежурный фельдшер медвытрезвителя, однако, обнаружила у пациента нарушение сердечного ритма и принимать категорически отказалась.