Он не заговаривал с девушкой. Молли тоже не пыталась заговорить с ним. Уильям просто молча обвёл взглядом её волосы, обожжённые на концах, её подпалённое платье. В его глазах можно было прочитать безграничное сочувствие. Чтобы выразить его, слова не требовались. Затем он встал.
— Ты уже во второй раз спасаешь меня. Спасаешь саму мою жизнь, — сказала Молли. — Почему ты прискакал ко мне?
Он посмотрел на неё долгим взглядом. Молли сидела на стволе ивы. Её лицо было перемазано сажей, вся её одежда была опалена огнём.
— Я не знаю, почему я прискакал, — сказал Уильям. — Наверное, потому, что ты подавала мне сигналы дымом. Билл Джексон сказал мне, что ты умеешь делать это.
— Я посылала их без всякой надежды.
— Но их было видно за десять миль отсюда. В этот момент мы все поджигали траву, стараясь преградить путь главному огню. Я сразу увидел твои сигналы и подумал о вашем лагере. Эти сигналы по крайней мере подсказали мне, в каком направлении скакать.
Он помахал рукой а сторону лагеря, где находилась основная масса переселенцев:
— Думаю, они уже спасены. Им теперь ничего не грозит.
— Да. Меня ты тоже спас. Почему?
— Не знаю. Быть может, потому, что я — грубая скотина? — В его тоне прозвучала горечь.
— Думаю, мы можем идти, — произнесла Молли Уингейт, поднимаясь на ноги.
— Нет, пока ещё рано. Земля должна остыть, прежде чем мы сможем идти по ней. Коня тоже нельзя заставлять ступать по такой горячей земле. — Он поднял копыто своего коня и внимательно осмотрел его. Потом Уильям потрепал жеребца по холке: — Ничего, старина! Могло бы быть и хуже.
Голос Уильяма был преисполнен при этом такой нежности, что Молли почувствовала невольную ревность. «А ведь ему даже в голову не пришла мысль взять мою обожжённую руку — так, как он взял конское копыто», — пронеслось у неё в голове.
— Послушай, Молли, — сказал Уильям, едва заметно морщась, — может быть, пойдём к твоему фургону? Я думаю, там должны быть мази, масло, мука — одним словом то, что можно использовать при ожогах. Я вижу, что у тебя есть ожоги, а у меня сердце обливается кровью, когда я вижу, как женщина страдает от боли.
— А у тебя разве нет ожогов?
— Есть, конечно.
— Тебе больно?
— Да, больно, — кивнул Уильям.
Они направились к фургону Молли. Молли забралась на переднее сиденье и нашла банку с маслом и горсть муки.
— Давай, забирайся сюда, Уильям, и садись рядом со мной. Масло и мука — это всё же лучше, чем ничего, чтобы вылечить ожоги.
Бэнион сел рядом с ней. Молли нахмурилась, увидев, как же сильно обожжены его руки, шея и лицо. Его брови тоже были обожжены горячим пламенем и подладились. А одна щека Уильяма была красной от ожога.