— Как красиво! — воскликнула девушка. — Это похоже на небесный град в пустыне, о котором говорится в проповедях мормонов.
— Они верят в этот небесный град. Пусть это будет так и для нас. «Будь благословенно имя Повелителя армий и сражений» (Это выражение употребляется, когда говорится об Иегове в Ветхом завете. Прим. переводчика).
Молли удивлённо покосилась на него. Кем же он был этот мужчина, полный столь странных противоречий — грубиян и преступник, и в то же время набожный христианин?
— Пошли, — бросил Бэнион. — Теперь можно идти. А не то твои родители могут подумать, что ты погибла в огне.
Он подошёл к своему коню и снял с него непромокаемую накидку, которой прикрыл жеребца во время дождя, вместо того, чтобы воспользоваться ею самому. Из-за этого сам Уильям промок до костей. Бэнион набросил эту накидку на плечи Молли, и они двинулись вперёд. Жеребец Уильяма следовал за ними.
Они шли в полном молчании. На обожжённую землю начали спускаться вечерние сумерки. Ни Уильям, ни Молли не говорили ничего. Но, приближаясь к лагерю переселенцев, Молли начинала всё явственнее ощущать, как же она обязана этому человеку. Он был такой сильный. Он смело противостоял вызову стихии. Если бы не он, она могла бы погибнуть.
— Подожди!
Она остановилась на последнем пригорке перед лагерем. До них доносился плач детей. Уильям удивлённо повернулся к девушке. Она возвратила ему накидку.
— Со мной сейчас всё в порядке. А ты промок насквозь, устал и весь обожжён. Ты не хотел бы остаться у нас в лагере сегодня ночью?
— Нет, только не сегодня.
Она по-прежнему колебалась. В её голове бродили смутные мысли, которые не могли бы появиться там ещё час назад.
— Я должна поблагодарить тебя, — сказала Молли. — Спасибо тебе.
Он молчал, и из-за этого Молли было трудно произнести то, что она хотела сказать. Он видел, как она колеблется, но не спешил прийти ей на помощь. Больше всего его угнетало сейчас то, что ему придётся расстаться с ней.
Неожиданно на Молли, точно волна, внезапно накатило новое ощущение. Здесь, в новом краю, таком далёком от всякой цивилизации, ей захотелось говорить прямо и открыто. Она была молодой девушкой, готовой к любви, созданной для любви, достигшей как раз такого возраста, когда любовь возможна. Сейчас она с ужасом сознавала, что никак не может забыть того мгновения, когда этот мужчина сжимал её в своих объятиях. И ей было страшно оттого, что она никак не могла избавиться от воспоминаний об этом.
— Что же касается того, о чём я говорила, — Уильям сразу понял, что именно она имела в виду, — то я хочу, чтобы ты знал правду. Если ты сам обманывал других, то я, напротив, не хочу обманывать тебя.