— Ладно, Мерль, какой твой счет? — спрашивает она.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, Джулия.
— Не остри. Мне нужен всего-навсего прямой ответ.
— На какой вопрос?
— То место, куда ты меня отвел с пляжа прошлой ночью… Где оно было?
— Это был… ну, такой сон.
— Ерунда! — она поворачивается лицом прямо ко мне, и я должен встретиться со взглядом этих сверкающих глаз и ничего не выдать ни единым движением лица. — Я побывала там несколько раз, отыскивая пройденный нами путь. Там нет никакой пещеры. Там ничего нет! Что же тогда случилось?
— Может быть, накатил прилив и…
— Мерль! Ты что, принимаешь меня за идиотку? Того, пройденного нами пути нет на картах. В здешней округе никто и никогда не слышал о подобных местах. Они географически невозможны. Время дня и года постоянно менялись. Единственное, что может это объяснить — сверхъестественность или паранормальность — называй это как тебе нравится. Что произошло? Ты обязан ответить мне, и ты знаешь это! Что случилось? Где мы были?
Я отвожу взгляд, скольжу по носкам туфель, по цветам и дальше, дальше…
— Я — не могу сказать.
— Почему?
— Я… — что я мог сказать? Только не об Отражениях. Эта новость поколеблет и уничтожит ее представление о действительности. Проблема заключается скорее в понимании, что в таком случае потребуется также рассказать ей, откуда я это знаю, а значит и поведать, кто я такой, откуда я и что я собой представляю… А я боялся, чтобы она это знала. Я уверял себя, что, сделав это, я столь же верно положу конец нашим отношениям, как и не рассказывая ничего, а если они все равно должны прекратиться, то я предпочел бы расстаться, не обременяя ее такими знаниями. Позже, намного позже я понял, что мои умозаключения были всего лишь рационализированием. Настоящая же причина заключалась в том, что я не мог допустить ее, или кого-нибудь еще близко к себе, такому, каков я есть на самом деле. Знай я ее подольше, получше, скажем, еще год, я, может, ответил бы ей. Не знаю. Мы никогда не употребляли слова «любовь», хотя оно, должно быть, иной раз приходило ей на ум, как приходило мне. Полагаю, дело заключалось в том, что я любил ее не настолько, чтобы довериться, а потом уже было слишком поздно. Поэтому я все время твердил: «Я не могу тебе это сказать».
— Ты обладаешь каким-то могуществом, которым не хочешь делиться со мной.
— Что ж, называй это так.
— Я сделаю все, что ты скажешь, пообещаю тебе, что ты потребуешь от меня пообещать.
— На то есть причина, Джулия.
Она поднимается на ноги, упершись руками в бедра.
— И ты не раскроешь даже ее?