Отползая, я услышал, как Люк проворчал:
— Что в конце концов происходит?
— Позже, — бросил я, подтянул ноги и вскочил.
— Эй, ты ведь меня ударил! — не унимался Люк.
— В порядке прихода, — процедил я, не оборачиваясь. — Это входит в курс лечения.
— Ага, — произнес он.
Чудовище свалилось на бок, пытаясь дотянуться до меня смертоносными когтями. Я увернулся от нескольких ударов, прикинул радиус действия и угол атаки и пошел напролом.
Взы-взы! Еще одна конечность зверя упала на землю.
Я трижды рубанул его по голове, каждый раз под другим углом, пока мне не удалось развалить череп. Монстр издавал щелкающие звуки и пытался отползти, отталкиваясь от земли кровоточащими обрубками.
Не помню, сколько всего ударов я ему нанес. Знаю, что махал мечом до тех пор, пока не изрубил его в буквальном смысле на кусочки. Каждый мой удар Люк сопровождал криком «Ува! Ува!» К тому времени я изрядно вспотел и заметил, как тепловые волны или что-то еще искажают восприятие отдаленных цветов. Впрочем, сейчас я готов был столкнуться с чем угодно — Стрижающий Меч из бара оказался великолепным оружием. Я взмахнул им, описав широкую дугу — это стряхнуло с клинка всю слизь, — и принялся складывать меч в прежнее компактное состояние. Он был мягким, словно лепесток розы, и продолжал слабо светиться…
— Браво! — воскликнул знакомый голос.
Я повернулся и увидел улыбку, а вслед за ней и Кота, легонько аплодирующего передними лапами.
— Отлично сработано, о светозарный мальчик мой!
Фоновые колебания стали заметнее, небо потемнело. Я услышал, как Люк позвал: «Эй!» Когда я обернулся, он уже встал и шел мне навстречу.
Я снова взглянул на Кота. За его спиной начал проглядывать бар: блеснул медный поручень стойки У меня закружилась голова.
— Как правило, за прокат Меча берется залог, но раз вы возвращаете его нетронутым…
Ко мне подошел Люк. Я снова услышал музыку, и он что-то замычал себе под нос, стараясь подстроиться под мелодию. Поляна и измельченный Огненный Ангел смотрелись теперь как бледное отображение; бар обретал реальность, набирая цветовые оттенки и густоту тени.
Помещение, однако, выглядело компактнее, столики были сдвинуты, музыка звучала тише, фреска ужалась, художник пропал из виду. Даже Гусеница на грибе переместилась в темный угол, как-то съежилась, а синий дымок стал не таким густым. Я посчитал это добрым знаком: если наше там присутствие являлось результатом помутнения сознания Люка, то, может быть, фиксация начала слабеть?
— Люк? — позвал я.
Он подошел к стойке бара и встал рядом со мной.
— Да?
— Ты ведь знаешь, что это все — твой приход?