— И мой тоже.
— Да, я это вижу. Но не мой, я люблю числа не ради них самих. Мне они нужны как средство, чтобы с их помощью объяснять… Вот если, например, ты бросаешь мяч, отчего он летит?
— Оттого, что, ты его бросил, — и лицо у Ганиля расплылось в широкой улыбке.
Он был бледен, а в голове у него звенело, как в пустом бочонке, от шестнадцати — минус короткие перерывы для еды и сна, часов чистой математики; и он уже потерял весь свой страх, все смирение. Он улыбался как властитель, вернувшийся из долгого изгнания к себе домой.
— Прекрасно, — сказал Миид, — Но почему он летит и не падает?
— Потому, что… его поддерживает воздух?
— Тогда почему потом он все же падает? Почему он движется по кривой? Что это за кривая. Видишь, зачем нужны мне твои числа?
Теперь на властителя был похож Миид, но не на довольного, а рассерженного, чьи владения огромны, и поэтому ими слишком трудно управлять.
— И они, в своих тесных Мастерских за ставнями, — презрительно фыркнул он, — могут еще говорить о Тайнах! Ну ладно, давай пообедаем — и к Йину.
Высокий старый дом, пристроенный вплотную к городской стене, глядел освинцованными окнами на двух молодых Мастеров внизу на улице. Над крутыми черепичными крышами, блестевшими от дождя, нависли зеленовато-желтые сумерки поздней осени.
— Йин был, как мы, Мастером-Механиком, — сказал Миид, пока они ждали у обитой железными полосами двери, — Теперь он больше не работает, сам увидишь почему. К нему приходят люди из всех Лож — Аптекари, Ткачи, Каменщики, ходят даже несколько ремесленников и мясник — он разрезает и рассматривает мертвых кошек.
Последние слова Миид произнес добродушно, но чуть насмешливо. Наконец, дверь открылась, и слуга провел их наверх, в комнату, где в огромном камине пылали поленья; с дубового кресла с высокой спинкой поднялся навстречу им человек и их приветствовал.
Ганилю, когда он его увидел, сразу вспомнился один из Высших Мастеров его Ложи — тот, что кричал ему, когда он лежал в Могиле: «Встань!» Йин тоже был старый и высокий, и на нем тоже был белый плащ Высшего Мастера. Только Йин, в отличие от того, сутулился, и лицом, морщинистым и усталым, был похож на старую гончую. Здороваясь, он протянул Мииду и Ганилю левую руку — у правой руки кисти не было, она оканчивалась у запястья давно залеченной блестящей культей.
— Это Ганиль, — уже знакомил их Миид. — Вчера вечером он додумался до двенадцатиричной системы счисления. Добейтесь от него, Мастер Йин, чтобы он занялся для меня математикой кривых.
Йин засмеялся тихим и коротким старческим смехом.