Когда мы прибыли наконец на базу, нас ждало сильное потрясение. Оказалось, что Тереса беременна. Должна признаться, что, увидев ее большой живот и застенчивую улыбку, я прежде всего почувствовала злость, даже ярость. Чтобы одна из нас скрыла что-то от других, тем более такое! Но, как выяснилось, Тереса и не думала ничего скрывать. Винить можно лишь тех, кто скрыл от нее факты, которые ей более всего необходимо было знать. Воспитывали ее слуги, потом четыре года обучения в монастыре. В шестнадцать ее выдали замуж, и, оставаясь в двадцать лет в полном неведении, она решила, что месячные у нее прекратились "от холодной погоды". Впрочем, не так уж это и глупо: у всех нас во время Южного похода они начинались не вовремя или пропадали по мере того, как усиливались холод, голод и усталость. Через некоторое время, однако, всеобщее внимание стал привлекать аппетит Тересы, а потом она, по ее собственному выражению, начала «толстеть». Всех немного беспокоило то, что она долго таскала тяжелые сани, но Тереса чувствовала себя отлично, и единственную проблему представлял собой ее неумеренный аппетит. Насколько мы смогли определить из ее застенчивых упоминаний о последней ночи, проведенной на гасиенде с мужем, ребенок должен был появиться в то же время, что и «Ельчо», примерно 20 февраля. Но уже через две недели после нашего возвращения из Южного похода, 14 февраля, у нее начались схватки.
У многих из нас были дети, некоторым даже доводилось помогать при родах. Кроме того, все, что нужно делать, и так достаточно очевидно. Однако первые схватки бывают долгими и тяжелыми, и мы все очень волновались, а Тереса так вообще боялась просто безумно. Она звала своего Хосе, пока не охрипла. Зоя, потеряв терпение, сказала наконец: "Боже, Тереса, если ты крикнешь "Хосе!" хоть еще один раз, я буду молиться, чтобы у тебя родился пингвин!" Но через двадцать долгих часов родилась милая маленькая девочка с красным личиком.
Как только ни предлагали восемь тетушек-повитух назвать ребенка: Полита, Пингвина, Мак-Мердо, Виктория… Но Тереса после того, как выспалась и проглотила здоровую порцию пеммикана, сказала: "Я назову ее Росой. Роса дель Сур". Южная Роза. В тот вечер мы выпили в честь нашей маленькой Розы последние две бутылки "Вдовы Клико" (поскольку последнее писко выпили еще на широте 88ь33 ). 19 февраля, на день раньше, чем мы ожидали, моя Хуана торопливо вбежала в «Буэнос-Айрес». "Корабль! — сказала она. — Корабль пришел". И залилась слезами. Хуана, которая не заплакала ни разу за все недели нашего долгого похода, переполненного болью и усталостью.