Я давно уже обратил внимание на то, что за изгородью совершенно не слышно пения птиц, хотя весь лес так и звенел от их звонких весенних песенок. Иногда, правда, я замечал, что птицы перелетают через изгородь, но ни разу не мог бы с уверенностью сказать, что хоть одна из них вернулась обратно.
Итак, я бродил, окутанный этой тишиной, по весенней траве и высматривал по сторонам свои любимые маленькие красновато-коричневые грибочки, когда меня вдруг охватило странное ощущение: мне почудилось нечто необычное, новое и в этой траве, и в этом лесу, и в этой цветущей изгороди. Я подумал, что раньше никогда не уходил так далеко вдоль этой колючей стены, и тем не менее все вокруг выглядело так, словно я уже много раз бывал здесь. Ну конечно же, мне знакомы эти молодые березки! Вон одна из них склонилась под бременем глубоких снегов, выпавших минувшей зимой, да так и не сумела выпрямиться. И тут я увидел возле этой березки, под кустом черной смородины и рядом с заросшей травой тропинкой, чью-то корзинку и завязанный узлом заплечный мешок. Значит, здесь бывает кто-то еще? Но я никогда прежде не встречал здесь ни одной живой души. Интересно, кто это браконьерствует в моих личных владениях?
Люди у нас в деревне леса боялись. А поскольку наша хижина стояла почти что на опушке, они боялись и нас заодно. А я все никак не мог понять, чего это они так боятся. Они вечно рассказывали страшные истории о волках, но я лишь однажды видел в лесу волчий след, хотя порой слышал, конечно, печальный волчий вой, особенно зимними ночами, но ни один волк никогда и близко не подходил ни к домам, ни к полям. Немало рассказывали также о встречах с медведями, хотя, честно говоря, никто в нашей деревне никогда не видел ни медведя, ни медвежьего следа. А уж когда деревенские начинали болтать об иных опасностях, подстерегающих беспечного человека в лесу, о невероятных существах и волшебных чарах, и округляли при этом глаза, и переходили на шепот, то мне они и вовсе казались полными глупцами. Мне, например, ни о каких чарах ничего известно не было. Я всегда спокойно уходил в лес, и возвращался оттуда, и снова туда уходил, я исходил его вдоль и поперек, я знал его не хуже, чем свой собственный огород, и ни разу не обнаружил там ничего такого, чего стоило бы бояться.
Зато в деревне меня сторонились. Люди там посматривали на меня с подозрением и называли маленьким дикарем. И я даже отчасти этим гордился. Хотя, может, мне и было бы приятнее, если б они мне улыбались и окликали меня по имени. Но, раз уж так сложилось, у меня хватало собственной гордости, да и гордиться мне было чем: я считал себя хозяином этого огромного леса, куда никто больше, кроме меня, ходить не осмеливался.