Там он чаще всего и бывал теперь, но они за ним не ходили.
Когда же он вновь появлялся в их забое, то они разговаривали с ним как-то застенчиво и не смеялись.
Однажды вечером, когда рудокопы возвращались, таща последнюю вагонетку, к главному стволу, он внезапно выступил им навстречу откуда-то справа, из темноты пересекающихся туннелей. Как всегда, одет он был в свою затрепанную куртку из овчины, почерневшую от грязи и перепачканную глиной. Его светлые волосы тронула седина. Глаза были по-прежнему ясные.
— Бран, — сказал он, — пойдем, теперь я могу тебе показать.
— Что показать?
— Звезды. Звезды под нами, под скалами. На четвертом уровне старой шахты — огромное созвездие. Там, где белый гранит выступает полосой в черной породе.
— Знаю я это место.
— Вот там; прямо внизу, у той стены, где белый камень. Созвездие большое, яркое, его свет пробивается сквозь тьму. А звездочки — как сказочные феи, как ангельские очи. Пойдем, посмотрим на них, Бран!
Пер и Ганно стояли рядом, упершись спинами в вагонетку, чтоб не катилась: задумчивые мужчины с усталыми, грязными лицами и большими руками, скрюченными и огрубевшими от заступа, кирки и салазок.
Они были растеряны и одновременно полны сострадания и беспокойства.
— Да мы тут домой собрались. Ужинать. Лучше завтра сходим, — сказал Бран.
Астроном перевел взгляд с одного лица на другое и ничего не ответил.
Мягкий хрипловатый голос Ганно произнес:
— Поднимайся-ка с нами, парень. Хотя бы сегодня. На улице темным-темно и, похоже, идет дождь. Ноябрь ведь. Сейчас тебя там ни одна живая душа не заметит, вот и пойдем ко мне, посидим у очага в кои-то веки вместе, горяченького поедим, потом под крышей выспишься, а не под землей…
Гуннар отшатнулся. Лицо его словно вдруг погасло, скрылось в густой тени.
— Нет, — сказал он, — они выжгут мне глаза.
— Оставь его в покое, — сказал Пер и отпустил вагонетку; тяжело груженная вагонетка покатилась к выходу.
— Потом проверь, где я сказал, — повернулся Гуннар к Врану. — Шахта не мертва. Сам увидишь.
— Хорошо. Потом вместе сходим, посмотрим. Доброй ночи.
— Доброй ночи, — откликнулся астроном и свернул в боковой туннель, как только рудокопы тронулись в путь. У него с собой не было ни лампы, ни свечи, и через секунду его поглотила тьма.
Утром в забое его не оказалось. Не пришел.
Бран и Ганно пробовали его искать; сначала довольно лениво, потом как-то целый день. В конце концов они осмелились дойти даже до самых пещер и бродили там, время от времени окликая его. Впрочем, даже они, настоящие старые шахтеры, не осмеливались в этих бесконечных пещерах звать его по имени во весь голос — так ужасно было слышать в темноте гулкое несмолкающее эхо.