Охотничьи были (Астафьев, Домнин) - страница 9
— Дети, вы двое сразу да в разные стороны. Тогда он не поймает.
Выскочили два дрозденка, один налево бросился, другой — направо. А дроздиха крылом меня чуть не по носу чиркнула. Поймал обоих. Они запищали. Ох и шум тут начался. Ну, думаю, хватит их мучить, посажу в гнездо и отойду подальше, а потом посмотрю, что будет.
Только я пять шагов сделал, как дроздиха к гнезду кинулась, заголосила:
— За мной! Милые! Быстрее! Быстрее! Он еще тут! Близко! Быстрее!
Через минуту все стихло. Я вернулся. Гнездо было пусто. Поискал кругом в кустах — никого не нашел, конечно. Да разве их найдешь, когда они запрячутся…
Казалось, косач бормочет и чуфыкает совсем рядом. Но я прошел уже с километр, а он все еще где-то впереди. В безветренное раннее утро звуки разносятся далеко.
Иду не торопясь, не даю воли ногам. Если им позволить — они так потащат, что оглянуться не успеешь, как мимо косача проскочишь. Вот он, за той грядкой березняка. Там, где большая береза стоит. Там поляна. Я ее знаю. На той поляне и пляшет тетерев. Я его не вижу, но сейчас знаю — он там.
Я не успел еще выбраться на поляну, как косач заметил меня. Он замолк — и замер, как обгорелый пенек. Долго мы стояли не шевелясь. Меня утомила неподвижность. Я перенес тяжесть тела на одну ногу. Хрустнула веточка под каблуком. Косач с громом поднялся и начал набирать высоту. Я увидел его мелькающим в просветах между вершин голых березок. Вот он поравнялся со старой березой, уныло опустившей пряди своих ветвей. После выстрела я прыжком выскочил на поляну. Вижу — черная птица, мелькая белым подхвостьем, бьется под березой.
Рассматриваю свою добычу — краснобрового красавца, с перьями, отливающими на груди вороненой сталью. Он и мертвый еще не остыл от своей любовной песни — перья на шее стоят торчком, и она кажется могучей.
Вдруг крупная капля звонко ударила в кисть руки. Рядом со мной на землю посыпались капли одна за другой. Дождь? Откуда? Небо чисто, голубизна его прозрачна. А сверху каплет и каплет.
Заметил, что эта капель только под березой, где я стою. Внимательно посмотрел на нее, понял: дробь зацепила и дерево.
И вот плачет береза, оплакивает птицу, которую кормила плотью своей, которая не раз пела на ней песню весны, жизни.
А. Толстиков
НА ПОДКОВЕ
Проснулся я от холода задолго до рассвета. Вечер накануне был теплый, и я прилег у основания стога, прижавшись к нему спиной, чуть прикрыв себя, как тонким одеялом, слоем душистого свежего сена. Тяжелый туман, поднявшийся ночью с озера, пропитал сено, мою легкую одежду, студил тело. Холодновато бывает перед рассветом в конце августа. Передергивая плечами, вылез из своей норы, потопал плохо гнущимися ногами, помахал руками, стараясь шлепнуть правой ладонью по левой лопатке, а левой ладонью по правой лопатке. Немного согрелся, сбегал до ближайшего куста, набрал там сухих веток и развел маленький костерчик. Костерчик мой в пригоршни взять бы можно, и все-таки тепло от него ощутимое и веселее с ним. Подкармливаю огонек хрустящими ветками ивняка, жду рассвета. Над головой в непроглядном тумане изредка просвистят утиные крылья, с озера донесется спокойное «кря-кря…» Сердце от этих звуков начинает биться как-то по особому — вкрадчиво.