И когда он кончил, то сказал: «Ну, ребята, теперь ставим бутылку. Вот какие воспоминания получились». Равнодушный рабфаковец Виковский заметил: «И по моим устам потечет?» — «Потечет!» — щедро ответил Вейсман. Вейсман ждал одобрения, восторга, а рабфаковцы степенно и деловито одевали галоши, так как на улице было очень сыро, грязно, дождливо, и собирались на занятия.
— Ребята, — спросил обиженным голосом Вейсман, — а что же это вы?.. — И голос его задрожал единственной обидой, самой крепчайшей обидой за двадцать два года. — А, ребята? что же вы ничего… молчите?
Рабфаковцы ничего не сказали, и только Виковский ответил за всех:
— Да это, брат, не воспоминания. Какие же это воспоминания, тут, как ветер, пустота гуляет!
Все ушли, и в комнате остался Вейсман один. Он подошел к зеркалу и увидел черный испуг единственного глаза.
Вейсман закрыл комнату, пошел делить свою тоску с улицей. Чужой город был озабочен своими делами, и Вейсман был затерян в нем, как пылинка. Он нащупал в кармане звонкую мелочь и, зайдя в пивную, выпил грустно, неохотно пива. Но спокойствия он не нашел, и на улице он порвал воспоминания.
Три дня Вейсман ожесточенно писал. Он осунулся, похудел. Ночью в общежитии рабфака Вейсман подумал: «Вот рядом со мной спит Ленька, он человек совсем темной жизни, где-то шатался с цыганами, воровал, бил баклуши, а печатается в „Смене“, в „Комсомольской правде“, даже в „Панораме“ и письма от Маяковского получает. Неужели я, комсомолец Вейсман, член ВКП(б), не сумею так писать?»
Всего, что он продумал, всего, что пережил, никто не знал, и, с нежностью спрятав свое творчество, он шел с рассеянной гордостью в редакцию.
В редакции было суетно, людно и шумно. Отдел разоблачений, руководимый восемнадцатилетним Мультиком, был полон ребят. Мультик, которому многого не хватало для того, чтобы быть мужчиной, говорил густым мужским басом. Секретарь редакции, похожий на генерал-губернатора, после вчерашней охоты талантливо ругался.
В три часа пришел заведующий литературным отделом.
— Ваша фамилия Шекспир?
— Да, — ответил Вейсман, — я так подписываюсь.
Человек, который его спросил, давно не смеялся.
Заведующий бюро расследований, заведующий хроникой, машинистка, покончив с траурным маршем, пришли взглянуть на Шекспира.
— А вы знаете, кто такой Шекспир?
Вейсман подумал: «Наверно, плохая фамилия. Все-таки Вейсман лучше, надо было сказать Вейсман, а не Шекспир».
— А вы Толстого читали? — спросил фельетонист.
И Вейсман ответил:
— Не читал.
— А Гоголя читали?
— Не читал.
— А Достоевского читали?