Петька капризничал, срывал компресс. Галина боялась, что свинка, перетащила Маринкину кровать в большую комнату. И теперь Маринка, как печальная обезьянка, сидела за сетчатой загородкой, чтоб не путалась под ногами, и грустным взглядом провожала каждую конфету, каждый кусочек шоколада, что неторопливо, но безостановочно отправляли в рот свекровь и Мария Кононовна. По твердому настоянию свекрови сладкое ей давать запрещалось. На столе стоял огромный торт «Наполеон» — видно, подношение какой-то клиентки свекрови. Если бы дать Петьке хоть маленький кусочек, он бы, наверное, успокоился, отвлекся и позволил бы переменить компресс. Но Галина не могла взять кусочек: вчера она первый раз за два года их тяжкого знакомства поругалась со свекровью. Ссора вышла отвратительная, с криками, с постыдными упреками, и Галина, ни разу в жизни не испытавшая ужаса и мерзости семейной склоки, страдала весь день, страдала физически так, что даже тело болело, словно избитое, жестоко страдала от отвращения к тому, что произошло, к свекру, к мужу, к жирной бабе с квадратным лицом, но больше всего к себе.
Вспоминала растрепанную, красную, в распахнутом на груди халате, и это при свекре, при детях, и темная волна стыда закрывала чертеж на кульмане. Увидев ее лицо утром, когда вошла в КБ, девчонки, трепавшиеся, как всегда, до звонка у окна, замолчали, не спросили ни о чем, но весь день предлагали то в обед сбегать в гастроном — там цыплят парных привезли, то колготки дешевые отечественные достать. Как нарочно. Не знали, что именно из-за цыплят этих несчастных и колготок явилась она на работу с покрасневшими от слез глазами, непричесанная, с воспаленными припухлостями бессонной ночи на скулах.
Еду приносила к ним в дом свекровь. Очень хорошую, такую Галина, успевающая после работы по дороге домой лишь торопливо пробежаться по магазинам, хватая все, что попало, где очередь поменьше, никогда бы не достала.
Были у нее подозрения, что великолепные продукты эти свекровь не покупает. Ей, директору самого бойкого в городе комиссионного магазина, можно было не заботиться ни о чем, благодарные клиенты взяли хлопоты на себя. Но подозрений Галина стыдилась, корила себя за них и в конце каждой недели, сидя за столом напротив свекрови, смущаясь и улыбаясь заискивающе, по аккуратным, четким ее счетам торопливо отсчитывала деньги. Рубль к рублю, пятерка к пятерке, чтоб Анне Павловне удобнее было проверить.
Анна Павловна проверяла и, если Галина округляла, гордо возвращала лишние тридцать — сорок копеек.
— Я, милочка, чаевых не беру. Я ведь только для внуков это делаю, и ни для кого больше.