Эти неприятные мысли, которые гнала от себя, и холод, и одиночество в полутемном купе заставили ее уже сожалеть об отсутствии пускай даже самых скучных попутчиков. За немудреным дорожным разговором время прошло бы быстрее, да и сохранилось бы то желание движения и перемен, уверенность, что впереди ее ждет все только интересное и веселое, с какими села она в этот вагон.
_____
Поезд остановился на маленькой, похожей на все остальные станции. Фонари на перроне еще не зажгли, светились лишь окна каменного одноэтажного здания вокзала и надпись на фронтоне его.
«Сокирки», — прочла Оксана, и что-то далекое, но живущее в памяти трогательным воспоминанием, напомнило ей это название глухой станции.
В стороне у шлагбаума, в свете подфарников одинокой машины, блестела жирной черноземной грязью дорога. Заслонив на мгновение желтые прямоугольники, перед машиной мелькнула чья-то тень. Большими прыжками, перескакивая через лужи, к поезду бежал человек.
«Хорошо бы в мой вагон, — с надеждой подумала Оксана, — я бы расспросила его обо всех, кто жил здесь когда-то. Может, он местный».
Водитель машины включил большой свет. Оксана, ослепленная, зажмурила глаза, а когда открыла, поезд уже медленно тронулся. Мимо проплыли последние окна вокзала, темные, набухшие влагой деревянные ряды пустынного базарчика и старая, узнанная далекой памятью водокачка.
«Ось тут вам будет, Павел Никифорович, компания», — сказала в коридоре проводница, дверь с грохотом уехала в паз, и в светлом проеме появилась высокая фигура.
— Добрый вечер, — сказал мужчина, вглядываясь в темноту купе, — сумерничаете?
— Я сейчас зажгу свет, — с готовностью предложила проводница, — пропустите.
— Сумерничаю, — торопливо ответила Оксана и отвернулась к окну. В отражении она увидела, как проводница вопросительно взглянула на нового пассажира, он кивнул ей, благодаря и освобождая от забот о себе; она пожала плечами и тихо закрыла за собой дверь.
«Вот я и накликала», — в смятении подумала Оксана, прислушиваясь к звукам за спиной.
Сухо зашуршала материя, он, видно, снял пухлое синтетическое полупальто, скрипнули сапоги. Покосившись, Оксана увидела, как осторожно, стараясь не шуметь, он положил на верхнюю полку портфель, потом пушистую меховую шапку, пригладил волосы и сел.
«Что же делать? Какая ненужная и тягостная встреча. Не можем же мы все время вот так в темноте сидеть два часа? Но ведь он не узнал меня пока, и надо сделать все, чтоб не узнал и потом, когда придется зажечь свет. Надо сделать все. Прошло пятнадцать лет, вон как он изменился, — значит, я тоже. Но ведь я его узнала. Значит… Нет. Этого нельзя. Он наверняка до Киева, и там на перроне как объяснить тому, кто будет встречать, и ему, кто есть кто. Один — давно забытый, другой — почти незнакомый человек. И с каждым все непросто, все как-то двусмысленно, нехорошо… Да уж, хуже и быть не может, чем случилось с Павлом».