Сагал вспомнил свое первое посещение этого кабинета. Ему шестнадцать, четырнадцатое июня, девять пятнадцать утра. Накануне в кабинете закончили ремонт, воняет свежей краской. Окна распахнуты, снаружи какой-то придурок давит на клаксон. Пиип-пиииип… Три секунды. Пиип-пиииииип. Еще четыре… Кто-то, выругавшись, закрывает окно. Душно, но никто и не подумывает уйти. Светила науки в гробовой тишине следят за малолетним выскочкой, покусившимся на святое. Сагал выводит на доске собственное доказательство теоремы Ферма — великой математической загадки. От напряжения у него трясутся колени. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Когда последние символы уравнения дописаны, за спиной начинают шептаться, кто-то шуршит справочниками, другие проверяют расчеты в блокноте. В подтверждение собственного триумфа Сагал размазывает остатки мела о поверхность доски и театрально кланяется.
Маслов швырнул мобильный телефон на стол. Отдышался и взглянул на Сагала.
— Господи боже мой, Макс. Только посмотри на себя. Выглядишь как вокзальный бомж. Тебя об асфальт лицом раскатали?
— Знаю, ты не поверишь, но это был несчастный случай.
— От тебя же спиртом разит за десять метров. И вот как, ответь мне, как ты собираешься в таком виде выступать перед аудиторией? У нас два профессора из Кембриджа, трое из Принстона. Джон Мерфи, тот, что получил Нобеля в прошлом году, из Бостона прилетел. Специально, между прочим, на тебя посмотреть. Он был другом твоего отца.
— Скажи мне, кто твой друг, и я отвечу, куда тебе сходить…
— Ты серьезно не понимаешь, Макс? Я не верю, что не понимаешь! Какая фамилия всплывает в голове любого ученого в мире, когда он слышит название нашего университета? Сегалетовы! Отец и сын.
— Ну, отец скорее — надгробие.
— Пока живет его наследие, будет жить и имя. И тебе не скрыться от этой ответственности. Те люди приехали в том числе из-за тебя. Они ждут, что ты скажешь новое слово в астрофизике, укажешь им путь. А что ты… Больше не преподаешь, на семинары не ездишь, неизвестно где шляешься. Над чем ты вообще работаешь?
— Это будет уникальная работа, которая перевернет мир. Нобель у меня уже в кармане.
— Господи, в кого ты превратился? Ты же доказал Ферма будучи сопливым пацаном. Помню, как вчера было, в этом самом кабинете. Попов еще жив был, Мирошенко Георгий Иванович на этом стуле сидел. Такие люди ушли, эпоха. А сейчас, тьфу…
Сагал хорошо помнил. И кого восхваляли, помнил, и кому руку жали и по плечу хлопали.
«Такого сына воспитал, браво!»
— Кажется, это был не я.
Маслов с тяжелым сердцем выдохнул.