– Это было бы потрясающе, – говорит она. – Прости.
– За что?
– Я пообещала себе не использовать слово «потрясающий». Оно слишком заезженное.
– Это потрясающе, – говорю я лишь для того, чтобы у моего мозга было больше времени на разработку плана.
– Перестань, – отвечает она, в ее голосе слышится улыбка.
Наконец я придумываю решение: чем больше, тем лучше. Меня спасет количество.
– Есть идея. Я попрошу маму устроить корейское барбекю. Мы пригласим упэшников, и у нас будет свое собственное Сборище.
– Хм… – отвечает Брит.
Я хмурюсь, потому что понимаю: она точно представляла себе не шумное барбекю. Она мечтала о семейном ужине со мной и моими родителями. Ей хотелось, чтобы все было как в кино про белых подростков. Она хотела, чтобы ее представили. Брит молчит. Я буквально чувствую, как она отгоняет образ ужина. Наконец Брит радостно говорит:
– Отличная идея! Просто потрясающая. То есть не потрясающая, а…
– Может, блестящая? – предлагаю я.
На самом деле она может произносить слово «потрясающе» сколько угодно, мне совершенно все равно. Я с облегчением выдыхаю. Брит познакомится с мамой и папой (все будет как у всех нормальных пар), а я сохраню в тайне наше соглашение с Джо. Я убью двух зайцев одним камнем, пусть эта метафора и необоснованно агрессивная.
– Блестящая идея, – говорит Брит, и я чувствую, что она улыбается.
Я вдруг понимаю, что схватился за дверной косяк и внимательно вслушиваюсь в интонации ее голоса.
– Фрэнки-младший! – раздается снизу мамин голос. – Ужин готов!
– Мне надо идти.
– Я по тебе скучаю.
– Я скучаю сильнее.
– О боже, – стонет она, – до чего мы дошли!
Мы заканчиваем разговор. Я смотрю на небольшую сияющую люстру над лестничной площадкой.
– Блестяще, – говорю я люстре.
* * *
Ужин получился, так сказать, интернациональным: китайско-американская говядина с брокколи и жареным рисом, японские сашими и мисо, корейские чапче и даегу джорим и итало-американская лазанья. Папа приносит на наш «детский» стол еще пива. Мама опять протестует, но настроение у всех праздничное, и она сдается.
– Это хороший, – говорит папа, – называться бельгийский траппистский эль.
– Так ты его покупаешь по оптовой цене? – интересуется папа Джо.
Его английский на много световых лет опережает папин, хоть акцент никуда не исчез.
– Это самый дорогой из то, что мы продавать, – отвечает папа.
– Тогда, мистер Ли, я возьму три, – говорит папа Джо, доставая из бумажника стодолларовую купюру. Мне хочется закатить глаза и сказать: «Ну да, мы понимаем, что вы самый богатый, самый умный и самый трудолюбивый иммигрант за всю историю Америки».