Я вложила в голос столько мольбы и отчаяния, что старик обеспокоенно спросил:
— Нари, случилось что-то серьезное?
Я закусила губу. Тревогу мне не нужно было изображать, она и так бурлила в моей крови.
— Случилось. Зачетная работа, которую я не успела сделать. А сдавать — срочно. Если не принесу эликсир — отчислят. Магистр Мейнхаф и так спит и видит, как бы меня исключить.
А что? Я лгала лишь отчасти. Вот про магистра — так вообще ни разу, ни в одном глазу. И вервольф, поняв, к чему я клоню, нахмурил кустистые брови:
— А не разнесешь тут все?
Аптекарь, как бы он ни старался казаться сейчас суровым, даже не подумал отказать в помощи.
— Чтобы я и разнесла? Да разве только благие вести! — праведно возмутилась я.
— Ну-ну… — хмыкнул вервольф и добавил: — Давай поторопись, егоза! Так и быть, подожду тебя. А то уже хотел аптеку на ночь закрывать.
Я помчалась, перепрыгивая через лужи, не обращая внимания на мелкий, но въедливый осенний дождь, на редких прохожих под раскрытыми зонтами. Запрыгнула в вагончик, который, скрипя и бухая, помчал по монорельсу.
В лавку эйра Чебра я влетела без одной минуты девять, когда солнце уже окончательно запуталось в своей мягкой перине из облаков и уснуло, а на улицах стали загораться фонари-мандарины, не столько светя, сколько порождая длинные густые тени случайных прохожих.
— Ну давай, адептка, властвуй, — усмехнулся аптекарь, обводя широким жестом свои владения. — И чтобы завтра получила «отлично». Никак не меньше.
У него сегодня было приподнятое настроение. А может, все дело в том, что закончилось полнолуние. На небе только-только народился молодой месяц, что несмело выглядывал из разрывов тучных, словно ватных, облаков.
Вервольф ушел, оставив мне ключ. Я критическим взглядом осмотрела свою «лабораторию». Да, она была небольшой, да что уж там, откровенно маленькой. Стол, вытяжной шкаф, аккуратно расставленные на полках склянки, старая спиртовка, колбы наперечет…
Воспоминания детства, до этого надежно спрятанные в глубинах моей памяти, вдруг каким-то немыслимым образом просочились на самую поверхность. Ослепили вспышкой, резанули, словно ножом. Каморка, еще меньше этой, где на спиртовках в колбах кипят растворы, а газоотводная трубка собирает конденсат. И мама в фартуке из дубленой кожи, очках и толстых перчатках с пробиркой в руках. А рядом с ней — мужчина точно в таком же фартуке.
Сколько мне тогда было? Не знаю. Но я сидела под столом: обзор отчасти закрывали струганые темные и добротно сбитые доски.
Что это было? Я замотала головой, прогоняя непрошеное видение. Не здесь. Не сейчас.