Избранное (Шугаев) - страница 25

Умиротворенный, уверенный в дальнейшем, Егор возвращается к Вере, протягивает письмо, говорит спокойно и ласково:

— На, прочти.

Вера читает, а он, постигший земную тщету и все еще видящий небесную даль, в которой шагает рядом с Верой, терпеливо ждет.

— Ну и что? — сухо, резко, презрительно спрашивает Вера. Она бледна, сведенные брови потемнели, большие туго налитые губы, кажется, запеклись — никогда она не встречала еще таких подонков, как Егор Четвериков.

— Ну и что? — повторяет она.

Откуда-то сзади, разъяренным зверем, набрасываются на него все сегодняшние мучения: вот уже исцарапана шея, щеки, и горят, горят от непереносимого стыда, под веки лезут радужные, соленые пятна и, сминаемый собственным ничтожеством, Егор падает на колени, обнимает Веру за ноги и исступленно шепчет:

— Вера… Вера… прости! Ну, прости же… Мне было больно… Верка…

Поначалу она безучастна, стоит, опустив руки, в одной — проклятое письмо, глаза — огромные, замерзшие и уже не зеленые, а льдисто-серые. Потом они смотрят на вздрагивающий Егоров затылок и наливаются слезами. Свободную руку Вера прячет в жесткие Егоровы волосы и, тихонько шевеля пальцами, гладит, точно мать крепко ушибившегося мальчишку: «Где же больно-то, где? Ну, ну. Пройдет». Видимо, она понимает, как метался Егор и вот, истерзанный, пришел к ней.

— Хватит, Егор. Хватит.

Он слышит, что его простили, и погружается в бездонную счастливую пустоту, целуя ей руки, колени, а она все врачует, врачует его голову. Слезы, так и не упав, сохнут на ее щеках. «Все так ясно и хорошо, господи!»

Она негромко говорит:

— Встань, Егор. Ну, что же ты? Смешной, — улыбаясь, тянет его за уши; шелестит забытое письмо.

— Я знаю, это Витя, — опять негромко, без злости, как о чем-то уже неважном, говорит Вера.

Егор постепенно возвращается в сумеречную комнату, видит себя на коленях, Веру с письмом в руке.

— Что Витя?

— Это Витя написал.

— Не может быть. Вера, что ты говоришь?

— Я знаю, знаю…

— Не смей!

— Витя! Это же Витя Родов!

— Замолчи! — Егор трясется, пятится: «Что она говорит, послушать только!» — Замолчи!

— Не кричи на меня! Это Витя написал!

— Дура! — чуть не плачет Егор. — А я тебе верил.

— Эх ты, Егор, — жалостливо смотрит на него Вера, — Эх, ты… Иди.

— Я тебя никогда не знал! — кричит он, убегая.

В свою комнату он заходит спокойно, деловито, будто вернулся с обычной прогулки.

— Вить, ты знаешь? Вера говорит, письмо написал ты. — Егор с размаху бросается на кровать. — Кто бы мог подумать, что она такая дура! — Он поворачивает голову, Витя смотрит на него темными, печальными глазами. Что-то колет в сердце: «Он-то еще за что страдать должен?»