В дальнейшем игра продолжалась. Перед приемными экзаменами в институт, на консультациях, Витя держался высокомерно-спокойно, тогда как вокруг суетилась пугливая, вздыхающая абитура, преданно заглядывающая консультанту в рот, задавая чрезвычайно умные вопросы, завоевывая его благосклонность накануне судного дня. Витя тоже с дрожью думал об экзаменах, но непозволительно, хоть намеком, выдать свое состояние: «Стелитесь, стелитесь, — смотрел он на сверстников, — и завидуйте мне: вот как ведут себя порядочные мужчины». В общежитии, где спорила, зубрила, выпивала, писала шпаргалки горластая братия, Витя преимущественно молчал и со всеми был на «вы», вызывая тем самым насмешливо-почтительное отношение к своей особе, но довольствовался и этим, потому что впервые проверял систему не в камерно-домашних, а, так сказать, в производственных условиях.
На экзаменах он одергивал чересчур громко отвечавших:
— Послушайте, нельзя ли потише? Невозможно готовиться.
Его утомленный, спокойный голос весьма отличался от нервно-сиплых басков десятиклассников и свидетельствовал, что в аудитории сидит не какая-то зеленая пигалица, а человек, твердо знающий, что ему нужно в жизни. Тогда только-только входил в силу закон, неизмеримо возвышающий «стажника» над вчерашним школьником, поэтому Витино спокойствие преподаватели расценивали с однотипным сочувствием:
— Работали?
— Да, пришлось, — следовал небрежный, независимый кивок.
— Очень хорошо. Где и кем?
— За три года побывал и грузчиком, и каменщиком, и станочником, — опять с интонациями утомленного достоинства, прекрасно понимая, что главный козырь — три проработанных года.
Экзаменаторы молча переглядывались. «Ну, этот-то в жизни смыслит», — и с добрыми улыбочками выставляли высший балл.
Витя ликовал: и здесь он играючи обошел этих проницательных, всезнающих старших, все замечательно, он зачислен, угадайте меня, угадайте! Ура-а-а.
Но ликование это вылиняло за несколько дней, потому что, кроме Вити, было зачислено еще сто с лишним парней и девчонок, а в такой толпе разве убережешься, разве возможно бодрящее, сладкое сознание собственной исключительности? Необходимо позарез («Эх, матери-то рядом нет!») если не ежеминутное, то хотя бы ежедневное чье-то питательное внимание, чье-то безоговорочное согласие считать Витю таким, каким он считает себя.
На первом курсовом собрании он познакомился с Егором, когда тот, выпивший, счастливый, скуластый, лез со всеми знакомиться, без стеснения обнажая мальчишескую, привязчивую душу. Витя стоял у витрины со старыми газетами и искоса следил за этим шумным, неуклюжим весельчаком, и не то чтобы сразу же — в точности — догадался: «Вот парень, который поверит в меня», а со смутным удовлетворением отметил: «Нахален как теленок, да и морда, как у теленка, симпатичная». Правда, знакомился Витя с ледяной учтивостью, но, увидев, что Егор мгновенно сник, завял, растерялся, с радостью подумал: «Точно. Я должен с ним подружиться».