— Я взяла того…
— Знаю. Ведь был суд. Открытый, прошу заметить, процесс. И приговор выносили не мы с вами, но судебная коллегия… и не по слухам, но на основании доказательств. Заметьте, доказательную базу формировали не вы, а ваш непосредственный начальник. Не стесняйтесь напомнить ему об этом, если вдруг ему вздумается в чем-то вас обвинить.
— В чем?
Катарина устала от этого дела.
— Время покажет… на первый взгляд вы во всем правы… и взяли Кричковца с поличным… и признание было получено чистосердечное… и копии допросов имеются, на которых он пространно описывал, что и когда делал. И места захоронений, им указанные, проверены… не безрезультатно, да…
Он замолчал, позволяя Катарине оценить сказанное.
Она ведь сама знала.
И про признание.
И про допросы… ей позволили присутствовать, хотя Кричковцом после поимки и занялся Особый отдел. Но он отказывался разговаривать с кем-то, кроме нее, вот и пришлось. С нею он был предельно откровенен. Он словно издевался, рассказывая в мельчайших подробностях, как ловил своих бабочек.
Он и ее назвал бабочкой.
Мертвая голова.
Лестно? Пожалуй… тошно еще. Его рассказы порождали кошмары, с которыми Катарина не умела справиться, и даже робко попросила Хелега о помощи, но он отказал.
Правильно.
Сила не для того дана, чтобы чужие кошмары лечить. Есть ведь способы проще, то же снотворное.
— И на первый взгляд этого более чем достаточно… на первый и на второй, и скажу более, на третий тоже… однако…
Выразительная пауза длится, казалось, бесконечно. Катарина и дышать-то забыла, а потом вот вспомнила, только все равно легче не стало. Воздух в кабинете был спертым, тяжелым. Ей бы на улицу. Ей бы пройтись под дождем и без зонта.
— Однако любые доказательства можно… скажем так, извратить…
— Как?
— Как? — переспросил дознаватель. — Обыкновенно… скажем, взять то же чистосердечное признание… вспомним, что Кричковец в последний момент от него отказался и заявил, будто бы признание это было сделано под воздействием неких препаратов, а также дознавателя с которым, заметим, у вас возникли внеслужебные отношения. И вроде бы мелочь, но… найдутся те, кто скажет, будто бы и вправду… заставили человека признаться в том, чего он не совершал.
Мерзко.
И на языке появился знакомый привкус гнилой воды.
— А как же захоронения, которые…
Дознаватель вздохнул.
— Мы речь ведем об общественном мнении, а оно фактами редко оперирует. Нет, Катарина…
— А… улики…
Говорить тяжело.
Дышать тяжело. Тянет подойти к окну. Раскрыть створки… в городе воздух пахнет дымом и асфальтом, и еще камнем, людьми, и эти запахи ее успокаивают.