…или вот свечи в черный цвет крашеные.
Цветочки сухие, безобидного свойства, но что мешает сказать, будто бы взяты они с могилок? Девки любят страхи всяческие.
Нитки.
И прочая в чародейском деле нужная мелочевка. Кому венец безбрачия снять, кому кавалера привадить, кому удачи в жизни. Она всякому поможет, платили бы.
…за многое ей уже уплачено. И ни одна не откажется крови на камушек, Келерии данный, капнуть, чародейство скрепляя. Ей же лишь проследить останется, примет ли камень эту кровь, а после, коль нагреется, имечко написать.
Что будет дальше?
Не ее забота. Обо всех болеть сердца не хватит.
И Келерия, подавивши вздох, продолжила, ибо работу свою привыкла выполнять честно:
— А еще она из девок силы тянет… бывало, кого пошлют работать в покои царицыны, так и месяца не проживет, зачахнет. Иная и вовсе сгинет, будто бы ее и не было. Скажут, мол, расчет взяла и отбыла домой, только… кто ж в здравом уме от этакого места откажется?
Она, пусть старая, но памятью обладала отменнейшей, а еще немалым талантом, позволившим устроить свою жизнь весьма недурно. И теперь мешала ложь с правдою, понимая, что так-то разобраться сложно было.
Были девки, которые при комнатах царицыных состояли?
Как есть, были…
Иные болели, не без того. Иные уходили. Одну даже с позором выгнали, ибо забрюхатела от лакея, а царица велела тому дурню на девке жениться и сорок рублей приданого положила. Но об этом вряд ли кто упомнит, а вот что сгинула…
…иные и как есть исчезали. Келерия догадывалась, что не царица тому виной была, а собственная дурость. Кто ж в здравом уме берется черные дела творить? Попались травительницы? Туда им и дорога. Куда, Келерия не знала, да и знать не желала.
— А потому, скажу я так, что нет во дворце страшнее места, чем покои ейные, — она понизила голос, чтоб звучал он презловеще. И свечку прищипнула, ибо в полутьме аккурат страхи и рассказывать.
Кто-то ойкнул…
— Местные-то вам ни слова не скажут… оно и понятно, кому охота туда идти? Небось, своих берегут, а вы так, пришлые… вам, небось, сказывали, что, мол, служить станете хорошо, то и при дворце оставят? — она усмехнулась, обнажая бледные десны и желтые зубы. — Как есть оставят… надо ж кого-то… не может она голодною ходить.
— Ой, мамочки, — тоненький голосок прорезал тишину, добавляя нужное жути.
— А мне-то вас жалко… я-то свой век, почитай, отбыла… а там спросит Боженька, чего я хорошего сделала… — голос стал плаксив. И говорила Калерия тоненько, причитаючи. Из глаз же поползли крупные слезы. — А чего я могу? Старая, слабосильная… ничегошеньки, только упредить вас…