— Обиделся? Конечно. Ты старше меня. Но не оскорбить я тебя хотел. Не сердись. Каньдюк и его сынок — люди подлые. С таких шестьдесят чертей шкуру не снимут. Смотри не попади впросак. Такую сеть сплетут — не вырвешься. Один коготок увяз — всей птичке пропасть. Так говорят.
Он встал, подошел к Шеркею, тихо зашептал ему в самое ухо.
Шеркей испуганно отскочил.
— Ты, ты… Всерьез это говоришь?
— Или этим шутят?
Элендей встал, собираясь уходить.
— Ну ладно. Моя совесть спокойна. Я предупредил тебя. Будешь протаптывать стежку к этим кровососам — разоришь весь дом. Попомни мое слово. Слышишь? На носу заруби. А ежели не послушаешься, я не посмотрю, что родной брат. Пусть каждый увидит свой день и найдет, что ищет. Будь здоров. Может, завтра в лес вместе съездим? А?
— Никуда я не поеду. Можешь взять мою долгушу.
— Вот спасибо. Уважил брата.
Элендей развалисто зашагал к колодцу, где стояла долгуша. Поплевал на ладони, ловко взял ее за оглобли, легко покатил к воротам. Тоскливо, с надрывом заскрипели колеса.
Шеркей задумчиво следил за братом. Вроде недавно был Элендей совсем маленьким. Шеркей еще хорошо помнит, как мать учила братишку ходить, весело приговаривая: «Топ-топ». Слабенький был тогда Элендей, ножки тонкие, дрожат. Через два шага падал, ревел благим матом. Сколько тогда было Шеркею? Семь лет. И вот уже тридцать годов с той поры пролетело. Сейчас-то вон какой Элендей! Долгушей, как игрушкой, забавляется. Да и разума понабрался, башковитый мужик. Старшего брата жить учит… Неужели сумел разгадать замыслы Каньдюков?
Шеркей вытер рукавом вспотевший от волнения лоб. На душе было муторно, неспокойно. В голову лезли тревожные мысли…
Шумно стало на улице — молодежь возвращалась с гулянья. Какой-то парень что есть мочи гаркнул залихватскую частушку. Ему ответил звонкий, переливчатый девичий голос.
— Поют, все поют, — с досадой проговорил Шеркей. — С какой только радости? Сами не знают. Не клевал их еще петух, вот и горланят. Думают, что жизнь — это каша с маслом. Так скрутит кишки эхо масло, так скрутит, что сам черт не расплетет.
Дверь захлопнулась с такой силой, что даже задребезжали оконные стекла. Испуганно затявкала соседская собачонка. На ветлах всполошились давно уснувшие грачи.
Шеркея разбудил скрип дверки. Судя по бесшумным шагам, в избу прошла Сэлиме: она всегда ступает, как по ковру.
Сквозь щелку в сени пробился тоненький, словно соломинка, лучик солнца. Где-то отчаянно жужжала муха. Шеркей осмотрелся. В том углу, куда падала полоска света, проникавшего через щель между дверью и косяком, по паутинчатой лесенке проворно карабкался маленький брюхастый паучок.