«Если моё место в тридцать третьей части её сердца, — рассуждала я. — То какая я там? Небось, стою в углу — в том самом красном уголочке, как ненужный гвоздик, мешающий ему биться, да ещё сверблю своими вопросами! Карябаю…»
Мои вопросы и правда не нравились учительнице. Она пыталась спорить, нервничала, раздражалась. Я держала контроборону и замечала все недостатки школьной системы.
Благодаря усилиям всех учителей начальной школы, я научилась держать язык за зубами, и очень благодарна им за это. Но с той поры что-то обломилось внутри, я стала равнодушно смотреть на всю планету в целом и ждать смерти.
— Мама, когда я умру, то улечу отсюда навсегда, туда где кипит самая настоящая жизнь и где не надо притворяться убогой.
Мама Валя обнимала меня и говорила:
— Ну доня, ты же пуп земли, забыла? Ты и убогая — знаешь какая!
— Какая? — спрашивала я.
— Ты моя умочка! А давай поменяемся, ты будешь моей мамой, а я твоей дочкой.
— Нет, — говорила я. — Там, в другом мире моя душа наверняка старая-престарая. Дай хоть тут немножко побыть дочкой. Ладно?
— Ладно, — тихо соглашалась Валентина Николаевна. — А я не верю ни в какие души, я же практически коммунистка, сама ведь знаешь…
— Знаю. Не верить проще.
— Угу.
Антонина Марковна тяжёлой грудью нависла над первоклашками и с загадочным выражением лица, изрекла:
— Антон Павлович Чехов сказал: «Надо каждый день, изо дня в день по капле выдавливать из себя раба.» А что это значит, ребята? Это значит, что вы должны каждый день заставлять себя работать. Только рабский труд сделает вас людьми. А что в вашем случае труд? Учёба! Так вот, по капельке, по капельке и зубрите. Урок окончен. Завтра проверю ваш рабский труд, то есть домашнее задание. До встречи.
Я усталая прихожу домой:
— Мам, а я тоже должна рабски трудиться, как сказал Антон Павлович Чехов, иначе не стану людём?
— А как же доча! Вон, мы с твоим отцом после работы на грядки и пашем до ночи!
Я подозрительно покосилась на папку с лопатой, на мамку с вёдрами картошки в руках:
— А ты точно уверена, что вы оба стали людями?
Валентина внимательно оглядела мужа, свои вёдра, вздохнула и сказала:
— Иди, Инна, учи уроки. Не надо тебе на нас смотреть.
Иду я в октябре в первый класс. Вдруг шпана меня окликает, не как обычно Зубчиха, а ласково:
— Инна, иди сюда, мы глубину у лужи измеряем!
С чего это столько внимания? Подхожу, три шпингалета у канавы стоят. Но я то все наши канавы знаю, они неглубокие:
— Отвалите, я в школу опаздываю!
— Погоди, Иннка, это необычная канава, глубокая. Наши сапоги до её дна не достали! Ну измерь глубину, у тебя вон какие сапожищи, намного выше наших!