— Нет, — вынуждена была признать Альшиц. — Он поверил на слово итальянцам.
— Вот видите! — Панов усмехнулся. — Значит, он никакой не свидетель.
— Но итальянцы-то зачем пошли на эту подмену?
— Вот вы это у них и спросите.
— Придется.
Генерал пожал плечами. При всей въедливости этой журналистки ей до итальянских спецслужб не добраться. Руки коротки.
— Значит, вы удовлетворены результатами своего расследования? — после паузы спросила Евгения.
— Минутку! — Генерал протестующе поднял руку. — Никакого расследования с нашей стороны не было. Мы просто навели справки по вашей просьбе и по просьбе родителей погибшей. Пошли, так сказать, навстречу. Результат я вам доложил. Что вы еще хотите? Огорчены, что нет материала для новой статейки? Ну уж тут я ни при чем. Так что больше встречаться по этому вопросу нам не придется.
Евгения поняла, что аудиенция закончена. Но, уже поднимаясь, она не удержалась от замечания:
— Это в том случае, если Олейник или Мидовская однажды не объявятся где-нибудь.
Генерал насторожился.
— У вас есть на этот счет какая-то информация? — нахмурился он. — Если так, вы обязаны с нами поделиться.
— Нет, не обязана, — ответила Альшиц. — Ведь для вас это дело закрыто, не так ли? Всего хорошего!..
Последнее слово осталось за ней, но это было слабым утешением. Евгения уже не верила, что Миледи жива, как не верила и в то, что тайну гибели племянницы можно раскрыть.
Об этом она со свойственной ей прямотой сказала супругам Мидовским. Реакция их была ужасна. Верунчику пришлось вызвать «Скорую». Когда врачи ушли, Евгения взглянула на Станислава Адамовича, прижавшегося лбом к холодному оконному стеклу. Она уже решила, что супругам в этой ситуации поможет только шоковая терапия.
— Станислав, — сказала Евгения, — надо принимать факты такими, какие они есть. Ты же мужчина, в конце концов.
Он поднял на нее страдальческие глаза побитой собаки.
— Мне нелегко это говорить, — продолжила Евгения, — но ваша дочь сама шла к такому финалу. Вы же ничего не знаете о том, как она жила.
— А ты знаешь? — спросил Станислав Адамович.
— Знаю. Грязно она жила, Станислав. Постыдно. Непотребно.
— Я тебе не верю.
— Придется поверить. У меня сохранилась одна кассета. Посмотри ее. Верунчику не надо показывать.
Это ее убьет. Посмотри, и может быть, ты поймешь, что прервать такую жизнь было даже к лучшему.
Станислав Адамович дрожащей рукой взял у Евгении кассету. Ту самую, которую Альшиц использовала в своей программе «Разговор начистоту». Евгения была уверена, что поступает правильно, хотя понимала, что должен испытать отец, увидев любимую дочь в омерзительном порнографическом фильме.