— Эй кто ни будь!
Не громко позвал Том. Прислушался, тишина.
— Эй, кто то слышит меня?
Крикнул во весь голос Том. Опять прислушался, с ново ничего. Никакого движения.
— Э- э- э- эй! Э- э- э- эй!
Том стал паниковать. Кричал что было силы, так что даже охрип. Когда крик перешел на писк, Том замолк перевести дух. За дверями послышались шаги. Неспешные, шаркающие. Том притих, напрягся в ожидании. Ручка двери задвигалась, дверь издала еле слышный скрип и открылась. На пороге стояла пожилая женщина, невысокого роста, полная, неопрятная, нелепого телосложения. Ее карие, тусклые глаза, обрамленные множеством морщин, прищурились, фокусируя слабое зрение, на единственном пациенте этой палаты.
— Чего разорался оглашенный?!
В брюзжащем голосе слышалась строгость и укор. Из под ее медицинской шапочки выбивались седые с черными прожилками жесткие кудрявые волосы, похожие на металлический ершик для мытья посуды. Вязаная бежевая жилетка по верх мед халата была неаккуратно расстегнута и казалась перекошенной, а из под халата выглядывали розовые ласины, не доходя сантиметров двадцать до белых домашних тапок. В руках она держала потрепанный журнал с кроссвордами и синюю шариковую ручку. Том понял ее раздражительность. На его крики ей пришлось оставить нагретое мягкое кресло, пройти через весь коридор, и небось забыть только что пришедшее в голову разгаданное слово из пяти или шести букв, а это особенно обидно.
— Очнулся? Бедалашный…
Уже мягче спросила бабуля.
— Я в дурдоме?
Спросил Том, просто что бы убедится.
— Не в дурдоме, а в пристанище хрупких душ.
Одернув, подтвердила его слова бабуля.
— Где мои жена и сын?
— Ты спал долго, чего им тут торчать зря, мы их домой отправили, вечером придут проведать.
— Развяжите меня…
С мольбой в голосе попросил Том, уж очень чесался затылок.
— Это не мне решать…
— Пожалуйста, почесаться хочется.
— Не магу, доктор придет побеседует, если решит что ты неопасный развяжет.
— И когда он придет?
— А мне по чем знать, как с обеду вернется так и зайдет. Я то ему передам что ты очнулся.
— Значит не развяжете?
— Нет.
Уперлась бабуля.
— У вас тут кормят хоть?
Спросил Том в спину развернувшейся чтобы уйти санитарке.
— Кормят, кормят, в шесть ужин принесут.
Этого Том не любил больше всего, когда он не мог контролировать ситуацию, когда был беспомощен. Санитарка развернулась и ушла не придерживая хлопнувшую громко дверь. Тому казалось он лежит уже целую вечность. Он был разбит, раздавлен. Не сломлен, но в подавленном настроении.
Вдруг резко распахнулась дверь, и в палату влетел как вихрь, мужчина лет пятидесяти, в зеленом медицинском костюме. На его большом теле костюм сидел свободно, светлые с проседью волосы, от небольших залысин, зачесаны назад, а открытое широкое лицо с низу обрамляла светлая, под цвет волос на голове, борода. Усов у него не было, только недлинная борода.