Слова, конечно, рисуют лишь очень немногое из того, что пережито. Обо всем расскажу, когда встретимся после победы над врагом. А, что встретимся — это несомненно. Уж если я вышел живым из последнего ада, кстати сказать из этого ада немец ни один не вышел, — то значит моя путеводная звезда держит правильный курс. Курс на победу, курс на на нашу встречу, курс на жизнь.
О многом можно еще написать, но я на этом кончу. Скажу только, что теперь, вероятно опять потечет прежняя однообразно — серая фронтовая, но относительно спокойная — жизнь.
Сейчас отдыхаю, отогреваюсь, отъедаюсь. Вот отдохну, обо всем подумаю, ну и черкану еще. Напишу и Наде, кстати передай, наконец, мое запоздалое поздравление со днем именин.
Я ей уже после напишу. А сейчас отдыхать, отдыхать!
Вероятно вы очень беспокоились, не получая от меня писем. Чтожь — не моя в этом вина. Зато теперь с такой радостью читаете вы эти строки! Представляю себе эту весьма трогательную картину.
Да, ко мне прибыл новый начальник. Разговорились — у него семья эвакуирована в Заречье, так что после войны вместе в Ногинск поедем! Ну, пока хватит!
Целую всех крепко, крепко.
Боевой привет. Твой Яков
Мой адрес пиши так:
280 Полевая почта. Часть 585.
Пиши так буквально, а то недойдет.
57.
27 октября 42 г.
Здравствуй, мама! Сейчас пришел с занятия и смотрю — лежат два письма — твое от 20 октября и Надино. Ты пишешь, что после 1 октября от меня не было писем. Да, довелось мне в первых числах октября побывать в месте о котором можно сказать: «оставь надежду сюда попавший». Это в полном смысле этого слова. Был как говорят «ад кромешный». Об этом бое я вправе сказать — «кричал ура, картечь визжала, рука моя колоть устала…» Мой боевой счет отправленных на тот свет гитлеровцев достиг после этого боя пока еще скромной цифры — шести штук. Да, мама, говоря откровенно — на этот раз я не думал, что выйду живым. Когда я был послан в штаб с донесением — в конце боя — там на меня смотрели как на пришельца с того света. Обросший, грязный, весь в болотной грязи, пропахший порохом, усталый и голодный — я вероятно представлял не радостную картину.
В бою пришлось мне лежать пятнадцать часов — день — за кочкой в 60—75 метрах от траншей врага. Лежал в болоте, которое сверху подернулось льдом. Конечно подо мной лед ломался и я лежал в ледяной воде. Чтобы немцы не заметили и не убили пришлось 15 часов не двигаться. Это трудно делать, хотя легко писать. Когда наступила ночь я выполз, взвалил на себя ручной пулемет убитого товарища, с другом моим — тоже оставшимся живым, — стали вытаскивать раненого. А ноги после ледяной ванны служить отказались. Вот их сгибаешь в подъеме, а они не сгибаются, как будто их нет, а вместо ног — деревяшки. Как мы его тащили, да пулемет и винтовки — не представляю теперь. А потом через реку по одному бревну, перетаскивали ползком. Поверишь — друг мой, испытанный вояка — на середине реки заплакал настоящими слезами. Зато раненый товарищ спасен. Это большая награда. Учти, что проделывали все это под ураганным огнем.