Отвергая строгие правила шариата и их традиционные толкования, суфизм охотно поглощал всевозможные местные верования и обычаи и стал чрезвычайно популярен во всех уголках мусульманской империи. В Индии суфизм распространился подобно пламени, поскольку он бойко сочетал в себе антикастовые мусульманские ценности с традиционными индийскими обычаями, такими как контролируемое дыхание, сидячие позы и медитация. В Центральной Азии группа персидских суфиев разработала совершенно новый канон священного писания, характеризующийся богатым инструментарием поэзии, песен и суфийской литературы, которая в отличие от Корана была написана на народном языке и с легкостью распространилась по всей империи.
Это краткое описание истоков суфизма может пролить свет на то, как движение возникло и распространилось, но оно никоим образом не объясняет, что такое суфизм. И не смогло бы. Все потому, что суфизм – это религиозное движение, которое можно только описать, но невозможно определить.
Рассмотрим следующую притчу, первоначально составленную величайшим из всех суфийских поэтов Джалаладдином Руми (ум. 1273) и рассказанную Идрисом Шахом, Великим Шейхом Сарданы.
Перс, турок, араб и грек во время своего путешествия в далекие земли стали спорить о том, как потратить одну монету, которая была в их общем распоряжении. Все четверо жаждали еды, но перс хотел оплатить монетой ангур, турок – изюм, араб – инаб, а грек – стафиль. Спор ожесточился, поскольку каждый настаивал на своем.
Проходивший мимо языковед услышал их спор. «Дайте монету мне, – сказал он. – Я обязуюсь удовлетворить желания всех».
Взяв монету, языковед отправился в ближайший магазин и купил четыре небольшие грозди винограда. Затем он вернулся к мужчинам и дал каждому из них по грозди.
«Это мой ангур!» – вскрикнул перс.
«Но это то, что я называю изюмом», – ответил турок.
«Вы принесли мне мой инаб», – сказал араб.
«Нет! На моем языке это стафиль», – произнес грек.
Тогда мужчины поняли, что каждый из них желал одного и того же, только они не знали, как это выразить друг другу.
Четыре путешественника олицетворяют человечество в его поиске внутренней духовной потребности, которую оно не может определить и которую выражает по-разному. Языковед – это суфий, открывающий человечеству, что то, к чему оно стремится (его религии), хотя и называется разными именами, на самом деле является одним и тем же. Однако – и это самый важный аспект притчи – языковед может предложить путешественникам только виноград и не более того. Он не может предложить им вино, которое является сущностью плода. Другими словами, человеку не может быть предоставлена тайна конечной реальности, поскольку такое знание не может быть разделено, но должно быть испытано через трудное внутреннее путешествие к самоуничтожению. Как писал необыкновенный иранский поэт Саади из Шираза: