Если такое несколько лестное представление о дьяволе шокирует большинство мусульман, важно помнить, что именно в этом и заключается суть. Как утверждал Аттар: «Любовь не знает ни веры, ни богохульства». Только сорвав завесу традиционных двойственностей, которые создали люди, чтобы упорядочить правила надлежащего морального и религиозного поведения, можно достичь состояния фана. Суфий не знает двойственности, только единство. Для него нет добра и зла, света и тьмы; есть только Бог. Это понятие не следует путать с индуистским принципом майя (иллюзией реальности) или буддийской доктриной суньята (пустотой всех вещей). Для суфиев реальность – это не пустота и не иллюзия; реальность – это Бог. «Куда бы вы ни обратились, там лик Аллаха, – гласит Коран. – Поистине Аллах объемлющ, ведущий!» (2:115). И поскольку доктрина таухида настаивает, что Бог один, суфии утверждают, что реальность также должна быть одна.
Атом, солнце, галактики и вселенная,
Конечно, не что иное, как имена, изображения и формы.
В действительности все это одно, и только одно.
В традиционной западной философии эта концепция радикального единства часто называется монизмом – понятие о том, что все вещи, несмотря на их разнообразие, могут быть сведены к одной «вещи» в пространстве, времени, сущности или качестве. Однако, возможно, более уместно обратиться к такому суфийскому идеалу радикального единения, как ахадийа, или «единство», чтобы подчеркнуть теистическое качество этого монистического идеала: аль-Ахад, «Единственный», – это первое и самое важное из девяноста девяти красивых имен Бога.
Именно этот теистический монизм заставляет суфиев отвергать традиционные двойственности не потому, что они избегают морально правильного поведения, а потому, что они принимают только «Существование Единства», под которым подразумевается Божественное Единство. По общему признанию эта концепция привела к большой путанице касательно истинных учений суфизма, особенно в свете действий так называемых пьяных суфиев, которые вопиюще нарушали исламское право, публично пили, играли в азартные игры и путались с женщинами для преодоления внешних аспектов религии. Однако тщетность существования традиционных двойственностей обычно демонстрируется посредством метафоры. Наиболее распространенная метафора для этого – пьянство и разврат, ставшие доминирующими символами в суфийской поэзии для такой самоуничтожающей и опьяняющей любви.
«Сегодня ночью я возьму сто бочек вина, – писал Омар Хайям в своем превосходном “Рубайате”. – Я оставлю весь разум и религию позади и заберу непорочность вина». Вино Хайяма – это духовное вино, оно представляет собой «благодать Господа мира», а суфий – это тот, кто отверг традиционные идеалы религиозного благочестия и нравственного поведения, кто бежал от «разума и запутанной паутины интеллекта», чтобы наполнить чашу своего сердца опьяняющим вином Божьей любви. Как говорит Хафиз: «Благочестие и нравственная доброта не имеют никакого отношения к экстазу; окрась вином свой молитвенный коврик!»