Я встаю и иду к окну.
– Что ты делаешь? – спрашивает Мария, когда я открываю оконную створку.
– Вывешиваю черную ленту, – тихо отвечаю я. – Как знак плохих вестей. Потому что теперь никто не потребует моего освобождения.
* * *
Двор покидает Лондон, и я представляю, как сестра сидит на качелях в образе ангела мира и танцует для Елизаветы в представлении, сообщающем Марии Стюарт о том, что она – католичка, француженка – станет наследницей королевы, а о нас все забудут. Мне тяжело находиться здесь, в Тауэре, когда любимый человек томится в заключении всего в ста ярдах от моего окна, но моей сестре, пожалуй, еще сложнее – приходится улыбаться женщине, которая мстит и мне, и ей, и любому, в ком она видит соперника.
Становится теплее, и ночью я открываю окна – занимаясь ухаживаниями и строительством гнезд, каждый вечер черные дрозды в садах поют сладкими голосами все позже и позже. Я вешаю колокольчики на шею Булавки, чтобы она не охотилась на птенцов, и по утрам кладу раскрошенный хлеб на подоконник в ожидании малиновки, которая подлетает к окну и прохаживается с напыщенным видом, хвастаясь красной грудкой и заявляя право на свою территорию.
Вечерами я занимаюсь, читая книги, оставленные Джейн в библиотеке коменданта, изучая Библию, что она мне прислала, перечитываю ее письмо, адресованное мне, ее друзьям и учителям. Моя сестра одновременно моя героиня. Я пытаюсь найти в себе такую же храбрость, такую же веру в собственное предназначение. Она всегда знала, что идет святым путем, куда бы он ни вел: к трону или на эшафот; всегда знала, что идет к Богу. Боюсь, Джейн считала меня очень легкомысленной и глупой. Теперь я стала умнее – вот бы она могла об этом узнать.
С Тедди все хорошо, он просыпается, чтобы поесть, всего один раз за ночь. Я спрашиваю коменданта, можно ли нам погулять на теплом летнем воздухе, чтобы мальчик ощутил солнечный свет на своей коже, и он говорит, что моей фрейлине разрешается ходить с ним в сад или к реке каждый день.
– Никто не сообщал мне, что невинное дитя под арестом, – отвечает комендант, и в его тихом голосе слышится негодование. Вот каково служить Елизавете. В начале ты полон надежд, а потом понимаешь, что королева заходит слишком далеко, так далеко, что ты уже не можешь этого выносить.
Я ложусь спать рано, и, пока медленно сгущаются сумерки, думаю о том, что произойдет, когда Мария, королева Шотландии, ответит на послание в постановке Елизаветы. Неужели эти две целеустремленные соперницы могут примириться? Будут ли править вместе, как однажды предлагала Мария, – две королевы на одном острове? Станет ли одна прекрасным дополнением второй, подружатся ли они? Может, Елизавета наконец-то нашла ту единственную, равную себе, которой она сумеет доверять?