— Нас всю жизнь грабили, да на нашем хребте в рай хотели въехать! — отрезал Скромный. — Мы труженики!
— Я смотрю, вы дело знаете туго, — вступил тут один монах; Сергий попытался было его задвинуть, но широколицый батюшка неожиданно ловко для толщины своей вывернулся и оказался точно перед Скромным.
— Так просветите нас, что же такое коммунизм?
Скромный огляделся и обнаружил, что верующих набежало уже поболее полка, и еще подтягивались отовсюду. Солнце, однако, еще не достигло зенита, и вполне можно было успеть к Петру Алексеевичу. Да и понятно было всякому, что попытку сбежать люди поймут как безусловное поражение революционной идеи — а уж этого Скромный точно допустить не мог.
— Ну что же, — сказал Скромный. — У нас в коммуне все работают и потом все равную долю имеют. А не то, что помещик со стола объедков сбросит.
— Вот смотрите, — вздохнул с притворной грустью широколицый батюшка, — от каждого по способностям, каждому по потребностям — этот марксов лозунг вам известен?
— Безусловно.
— А вы знаете, сколько всякой жене нужно пар туфлей? Платков? Кружев?
По толпе побежали робкие смешки.
— Ну! — вмешался комиссар. — Потребности будут разумные!
— А у кого нет разума?
— Тому общество его вложит.
— Ага, — довольно кивнул батюшка. Митрополит настойчиво дергал его за рясу, пока широколицый не зыркнул на него злобно. Тогда Сергий сокрушенно приложил ко лбу ладонь, выдохнул: «Ну, тупы-ые…» — и отступил к высоченным золоченым арочным дверям величайшего храма Москвы, где застыл в немом отчаянии.
— Отлично! Это было, так сказать, о потребностях. Теперь переходим ко второму пункту. Вот я, к примеру, машинист этой самой вашей электромашины. Работаю, так сказать, по той самой способности. Но с утра у меня после вчерашнего голова болит, и работать я поэтому совершенно не способен! И нет гарантии, что буду способен работать завтра. После сегодняшнего!
Здесь в толпе уже совсем откровенно заржали. Комиссар дернулся было возразить, но Корабельщик с неожиданной силой положил ему на плечо руку, и комиссар вновь принялся бороться с едва не выроненным котлом.
Широколицый батюшка сокрушенно развел черные крылья рясы, накрыв тенью несколько первых рядов, и вопросил:
— Что же делать?
— Нет, ну определенный урок должен быть, — осторожно сказал Скромный.
— Ага. И кто его установит?
— Общество. Полное собрание всех членов коммуны.
— Ага, — снова расплылся в улыбке широколицый, — а если станешь ерепениться, общество будет вынуждено наказывать?
— А что же, лодыря терпеть? Все работают, а он лыч заливает?
Широколицый свел руки вместе, захлопывая ловушку: