— Вы, простите, о каком еще луче?
— Профессор, наш гость заявил, что-де Тунгусский Метеорит есть световой сигнал колоссальной мощности, достигший нашей планеты в ответ на…
— Постойте. Постойте, — Феликс поднял обе руки, — если уж рассказывать, то давайте строго по порядку. Как они вошли, как сели, как выглядели.
— Это долго, а времени у нас немного.
— Именно поэтому, Владимир Ильич, нам никоим образом не следует спешить. — Феликс потеребил собственную бородку-щетку. Сам Дзержинский выглядел тоньше, острее, опаснее профессора Лазарева; что, впрочем, никого не удивило.
Ленин, оглядев соратников, сделал выбор:
— Тогда, товарищ Свердлов, начинайте вы. Вы их встретили первым.
— Постойте. Я телефонирую в университет, что задерживаюсь.
Профессор Лазарев удалился в кабинет, потом вернулся уже переодетый в домашний легкий полотняный костюм и тапочки. Снял очки, тщательно протер. Проклятая черная табличка не исчезла. Профессор пожал плечами, занял прежнее место за столом и обеими руками сделал приглашающий жест:
— Я телефонировал коллеге, Анатолию Болеславовичу. Он скоро придет и поможет мне с определением этого… Э-э… Предмета. Еще бы Зернова и Йоффе, но один в Самаре, второй в Петрограде… Засим я внимательно слушаю вас, господа… Э-э… Товарищи.
Свердлов заговорил, потом добавлял Ильич. Феликс и профессор слушали, то и дело посматривая в окно, словно бы перебивая вкус дичайшей новости созерцанием обычнейшего июньского неба.
* * *
Июньского неба впереди — до горизонта и за горизонт. Слева «семидесятый», справа «семьдесят второй», а сам Петер Штрассер на флагманском «семьдесят первом» корабле. Дирижабли последнего лета Великой Войны мало похожи на трубочки-”сосиски» первого военного сезона. Сейчас цепеллины уже обрели привычную каплеобразную, китоподобную форму с несколько расширенным носом и сходящим в шило хвостом. Вместо коробчатых полотняных нагромождений сделаны на хвосте вполне обычные стабилизаторы и кили, как плавники у китов. Только у китов плавников пара, и оба горизонтальные, а у дирижабля плавника четыре, и они крестом.
На верхней площадке дирижабля тепло и тихо. Солнце нагревает обшивку, но стволы пулеметов остаются обжигающе холодными. Чем выше в небо, тем холоднее, это всем авиаторам прекрасно известно.
Впрочем, стрельбы не ожидается. С Россией мир. Внизу, навстречу пролетающим дирижаблям, дымят паровозы, волокут составы, а в составах тех черный уголь Юзовки, золотая пшеница приазовской степи, тверской лес, даже бакинская нефть — все, в чем сегодня величайшая нужда у Кайзеррайха, изнывающего под ударами Антанты.