Главарь работорговцев и его офицеры удалились в ближайшую палатку. Моторы затихли. Погасли фары, и все автоматчики, кроме четверки часовых, скрылись в двух других палатках. Охранники, как и все в этом лагере, дежурили спустя рукава. Плевать им было на машины и палатки. Один разжигал костер, трое переговаривались, пустив по кругу флягу с горячительным.
Откуда-то из темноты доносился плач. Клетки с женщинами и детьми должны быть левее. Кто-то из пленников – тоже не видно – что-то требовал на незнакомом языке, а дикарь захрапел.
Ливадов попытался уснуть. Обессиленный, он хотел забыть о жажде и голоде, о том, что оковы натерли запястья и как же затекли руки. Веки Андрея прикрыли увлажнившиеся глаза. Их намочили не слезы – усталость и перенапряжение. Казалось, что сон не пришел, но Андрей спал. Спал сном без сновидений, полным сумбурных мыслей и тревоги.
Когда разбудили громкие голоса, Ливадов с удивлением подумал, что все же спал.
Автоматчики в зеленом камуфляже сгружали с клетковозов свою добычу. В кузов залезли двое. Первым открыли секцию дикаря. Один работорговец навел на пленника ствол «калаша» и недвусмысленно передернул затвором. Второй разомкнул кольца на руках пленника и, выпрямившись, велел жестами вылезать.
Бородатый мужик тряхнул головой, оскалился, но повиновался. Молча вылез наружу и начал разминать запястья. Недолго. Второй работорговец схватил дикаря за руки и, зашипев что-то ему в лицо, поднял их и потянул на себя. Первый со взведенным автоматом рявкнул пару фраз для острастки. Однако же дикарь не дергался и спокойно позволил заковать себя в наручники. Затем его погнали вниз, где другие уроды с бритыми черепами выстраивали пленников в ряд по одному. Весь свой товар.
Дуло автомата поднялось до уровня глаз Ливадова, прозвучало несколько отрывистых команд.
– Понял, – буркнул Андрей.
Язык незнаком, но понятно и без слов. Ливадова вытащили из клетки, надели браслеты и толкнули в спину, чтобы не мешкал. Негромко ругнувшись, Андрей спрыгнул на примятую траву. Его поставили сразу за дикарем, а впереди еще человек двадцать, и только мужики. Женщин и детей выводили отдельно. Они тоже были раздеты почти догола.
Вдоль живого товара вальяжно прохаживались шестеро охранников. Ремни семьдесят четвертых перекинуты через шею, стволы направлены чуть вниз. У одного постоянно говорила рация, он что-то лаял в ответ. По-странному они говорят, как будто на немецком, но одновременно непохоже на этот язык. Впрочем, Андрей мог обманываться – никаким иностранным он не владел.
К ним пригнали еще двоих, тоже лохматых и жилистых, как дикарь, и таких же угрюмых. Андрей переминался с ноги на ногу, наклонил набок голову и громко хрустнул шеей. После пребывания в клетке тело затекло. Какое же блаженство просто стоять, опустив руки, пускай они и в наручниках. Только очень уж свежо в длинной тени, падающей от грузовиков. Андрей зябко поежился.