— Так сделали бы вывеску давно! — пожала я плечами. — Сейчас что угодно можно распечатать, делов-то!
— А я сама не понимаю, почему никто ничего не делает, — вздохнула девушка. — Я здесь всего несколько месяцев работаю, поначалу, когда устроилась, стала инициативу проявлять. Ну, мастер-классы проводила, лекции о художниках. Я же в художественном училище училась, вот и решила, что все ждут не дождутся, когда придет в галерею толковый администратор вроде меня. Но Даша запретила мне даже объявления о мастер-классах вывешивать на дверях комплекса, а когда я принесла плакат — сама нарисовала вывеску, — то и вовсе отругала меня. Хотя, если подумать, что я плохого сделала? Всего лишь на ватмане нарисовала пейзаж Левитана, а в центре написала название выставочной галереи. Начальство торгового комплекса согласилось поставить плакат на мольберт, и люди даже специально спустились посмотреть картины. Я обрадовалась, а Даша потом пришла, плакат убрала и мне выговор сделала. Вроде я суюсь, куда не просят, никто мне плакат делать не поручал, а я тут решила сама дел наворотить. После того случая я и перестала лекции с мастер-классами проводить — мне ведь за это не платят, и никому это не нужно. Поэтому сижу и книжки читаю или рисую, чтобы время поскорее пролетело. Скукотища тут смертная — иногда разве что уборщицы зайдут или охранник. Ну и девчонки с точек наверху, на обед или в уборную.
— Да, невесело… — протянула я. Девушка, видимо, обрадовалась, что к ней зашла хоть какая-то собеседница, и продолжала болтать:
— Мне иногда кажется, что Даша и не хочет, чтобы о галерее кто-то знал. У меня даже мысли такие, может, им кто деньги заплатил на продвижение наших художников, вот они их и отмывают. Но это, конечно, предположение. Хорошо, что здесь камер нет — а то меня бы за такие слова уволили! Хотя и пусть увольняют, не такая это шикарная работа — просто сиди да время проводи. Если не брать сюда какое-нибудь занятие, ну, книги или рисование, так вообще со скуки коньки отбросить можно! Мне иногда даже хочется уборщицам помочь полы помыть — хоть какое-то занятие, а так — сиди с десяти утра до восьми вечера…
— Если тут так не нравится работать, почему же вы не уволитесь? — удивилась я. — Нашли бы место получше.
— Да я же учусь параллельно, а тут график можно со сменщицей составлять, — пояснила девушка. — Мы договариваемся, кому когда выходить удобно, и все! Да и привыкла я тут сидеть, кучу книг зато прочла, и к учебе можно готовиться спокойно. Дома же постоянно что-то отвлекает, то одно дело, то другое, так весь день проходит, а ничего не успеваешь. Здесь — совсем наоборот. Отходить можно разве что в магазин, если еду забыла взять, а все остальное время надо в зале сидеть. Следить, чтобы картины не сперли. Поэтому если я в магазин выхожу, то прошу охранника или уборщицу посмотреть за галереей. Трудно представить, конечно, что кто-нибудь стащит картину, тем более когда есть охранник и девчонки с торговых точек, но все же. Представляете, если Садальского упрут? Я же за всю жизнь не выплачу, у него самый маленький этюд не меньше сорока тысяч стоит! А большие — и вовсе за сто переваливают. Поэтому над картинами я трясусь, как не знаю кто…