— Найти то, что от нее осталось, — мрачно заметил Огородников. — Жанна Глухова — дочь бывшего председателя Союза художников, Федора Ивановича Глухова. После его смерти она возглавила Союз художников на недолгое время, а потом передала правление мне. Она… ну… как вам сказать, ну…
Замялся как школьник, отметила я про себя. Вслух сказала тоном рассерженной учительницы:
— Теперь уж говорите как есть. Если не хотите жестоко поплатиться за свои недомолвки. Видите, к чему приводит утаивание информации? Сказали бы вы про эту Жанну раньше, возможно, не лишились бы своих холстов, точнее, картин! Может, я бы ее проверила в первую очередь! Она ваша любовница, так, что ли?
— Ну, вроде того, — опустил голову Огородников. — Причем я здесь никак не виноват! Это она начала, первая ко мне стала клеиться! Как отец ее умер, она и взялась мне выставки устраивать, хотя я ее не просил. Ну, раз хочет, то ладно, возражать не буду. Как-то я обмолвился, что и сам готов художникам помогать, тогда она заявила, что не хочет место отца занимать, вроде не для нее это. А я художник опытный, со своим видением, и мне это место больше подходит. Ну я тоже не стал отказываться. А Жанка — она такая, своего не упустит! Решила меня на себе женить, представляете? Я сдуру не стал ее прямо отшивать — ну, неудобно, ради памяти покойного Федора Ивановича, что я буду его дочь обижать? Ей уже почти сорок, дама она взрослая, разумная, кто я такой, чтобы ее жизни учить? Сама во всем разберется. Жанне хотелось кому-то вроде отца помогать — мне кажется, она винила себя за то, что не оказывала ему должной поддержки при жизни, и потому переключилась на меня. Я, как это сказать, под руку попался. Обстоятельства так сложились, ну вы же понимаете! И не подумайте, что я с умыслом каким с ней не разрывал отношения, а то решите, что я через Жанну пост председателя Союза художников занял! Ей попросту некуда деньги было девать, а мне, сами понимаете, и на холсты нужны средства, и на краски, и на материалы… Жить тоже где-то надо и работать! Ну а Жанна хотела кому-то помочь, вот только взамен она требовала, чтобы я только с ней был. Она не хотела пока наши отношения афишировать — до свадьбы. Это она решила все про свадьбу, меня как-то не спросила.
Когда я с Леночкой был еще незнаком, то терпел все это, а после того, как встретил Лену, все переменилось. Я собирался Жанне сказать, что все кончено, только пока не знал как. И тут — такое… Она сама обо всем узнала! Я пытался ей объяснить, что Леночка — моя модель, как художнику без модели-то? Ну, чтобы удар для Жанны не был таким тяжелым. Она ведь в таком состоянии ворвалась — я сразу понял, что выпила что-то крепкое, накрутила себя и вломилась ко мне в квартиру. С ней в таком состоянии разговаривать невозможно. Она меня в сторону отшвырнула, сама в гостиную влетела, откуда-то нож взяла и все тюбики красной краски изрезала. Представляете, в какой она была ярости? Тюбики-то прочные, чтобы их проткнуть, усилие нужно приложить. А она — раз ножом, два, краска — вся на полу, а она схватила со стены холст, стала его кромсать. Это Леночкин портрет. — Огородников кивком указал на картину с женским лицом, в которую был вонзен нож. — Жанна орала, что не только с холстами такое сделает, но и со мной, и с Леной. Она не в себе была, и я думал, она точно меня прирежет. Сам ведь в шоке находился, она все кричала, что сначала все картины с Леночкой уничтожит, а затем и ее убьет. Ну а потом выбежала из комнаты вся в слезах, спустилась вниз и уехала. Я сразу вам стал звонить: а вдруг она и правда до Леночки доберется и прирежет ее?