— Видно, ты, милочка, никогда никого по-настоящему не любила, — отплатила мне Стрекоза той же монетой.
— Брэк!
Громов поднял ладонь жестом рефери, который останавливает боксерский клинч.
— Это Александр Николаевич, — показал он на Черепаха, который мне слегка поклонился, оскалив морщинистую физиономию. — Он тоже ничего не сказал домашним про свою болезнь. Но по другой причине. Хотите рассказать Тоне сами?
— У вас лучше получится. Главное — короче. А то, если начну, сами знаете…
— Знаем, — решительно заявила Стрекоза. — Еще раз я не выдержу.
Черепах засмеялся, комически развел руками: ну вот, видите.
— У Александра Николаевича молодая жена, которую он очень любил…
— А она меня — постольку-поскольку, — подхватил Черепах. — Постольку, поскольку успешен, обеспечен и беспроблемен.
— Алё, мы договорились! — Стрекоза сердито заерзала. — На жалость не давить и к черту подробности!
Гюрза, зевая, полировала ногти хищно-багрового цвета. Баранчик не сводил с подруги жалобного взгляда.
— Довольно обычная история, — с печальной улыбкой сказал мне Громов. — Состоявшийся человек женился на юной красотке. Взаимовыгодный обмен: благополучие в обмен на молодость. Но одна из сторон нарушила соглашение и боится, что партнерша об этом узнает.
— Она меня сразу бросит, — вздохнул Черепах. — Никаких сомнений. Это бы ладно. Она ребенка заберет. Без жены я бы как-нибудь дожил. Сколько мне осталось? Но без дочки не смогу. Каждая минута рядом с ней — это счастье. Умом я понимаю, что девочке лучше от меня отвыкнуть. Что для нее моя смерть будет шоком. Но ничего поделать с собой не могу. И терзаюсь из-за того, какое я эгоистичное дерьмо…
— А что у вас за болезнь? Сколько вам осталось? Это известно?
— В том-то и дело, что неизвестно. Не буду обременять медицинскими подробностями. У меня обнаружили редкую патологию сердечно-сосудистой системы. Я могу умереть через минуту, а могу протянуть еще год или два. Два года жить одному? — Он передернулся. — Нет, этого я точно не смогу.
Я повернулась к Громову:
— Что вы тут можете сделать? Избавить Александра Николаевича от эгоизма? Чтобы он спокойно подыхал в одиночестве?
— Не знаю. У меня пока нет ответа. — Громов задумчиво покачал головой. — Но мы работаем над этим.
— А с вами что? — спросила я молодую пару.
— Со мной всё окей, — сказала Гюрза, наматывая на палец черную прядь. — Химия не помогла. Один врач говорит: месяц, другой: полтора. Плевать. Скорей бы уже. Хорошенького понемножку.
— Зачем же вы сюда ходите, если плевать?
— Из-за него. — Она показала костлявым пальцем на своего кудрявого спутника. У того на глазах выступили крупные слезищи — как в индийском кино. — Сильно психует.