Он повернул назад и вдруг подумал, что зря осердился на парня. «Тот смирный и вежливый. Да и чего законы облаивать. Не нами писаны — не нам и менять. Да и все, видать, для русского человека ко спасению устроено. Большие деньги — большие соблазны. Только балует народ, да не знает, как себя утешить с ними, погаными. В них ли радость?..». Он вспомнил о своей прежней страсти к деньгам и решил: «Безотменно надоть с парнем поласковей». И вдруг ему пришла на ум поразившая его мысль: «А что если он с инспекцией к Коле когда поедет?! Да мало ли что, возьмут и пошлют. Кто их, инспекторов, знает?! К нам же заслали. Надо бы потолковать с ним. Он, вон, молод. Краснеет — знать, не закаменела душа».
Когда Федор вернулся в сторожку, гость раскладывал на бумаге бутерброды с колбасой и сыром, половину макового рулета и домашнее печенье разной формы: сердечком, ромбом, плетеной косичкой.
— Это вам, — сказал Дмитрий и стал наливать хозяину чай в вымытую чашку.
— Эт ты с собой бери, в дороге сгодится. Вишь, какие у нас тут рестораны. А мне сие не по зубам, разве что полбулки оставь.
Дмитрий стал уговаривать взять все, но Федор решительно отказался.
— Ты, вот, на меня не серчай. Я о своем печалуюсь, а на тебя чего мне серчать? Ты человек государственный, при исполнении. Если хочешь, оставайся тут, до утра коротай. Гостиница у нас малая, сплошь занята морскими людьми. Так что смотри… Тебе кровать, а я на лавке лягу.
Дмитрий стал отказываться. Сказал, что попробует счастья в гостинице, хотя ему интересно было бы со старым человеком поговорить.
— А мне что говорить?! Такое скажу, пустое… или недовольствовать будешь. У меня толк особой, я по-своему разумею о всем. Тебе и интересу не будет, у тебя жизнь своя.
Но Дмитрий поблагодарил за приглашение и объявил, что остается, только попросил разрешения ночевать на лавке.
— Это ты зря. Тебе сон нужон, а я нынче почти без сна живу. Да и отосплюсь вволю, мне вскорости долгой сон предстоит.
Но Дмитрий объявил, что ляжет на лавке, и тут же лег на нее, примериваясь.
— Отличное ложе. Сон у меня нормальный, я и на полу могу лечь.
Федор перестал перечить и подумал: «Чего это я оставляю его? Лучше бы шел себе, только хлопот да разговоров с ним. Молчать получше бы было… Надобно нынче мне молча пожить». Но вслух не сказал ничего. «Что это? Корысть? Надежда на то, что этот человек поможет отыскать Николая? Ну а найдет — не он же Колю увидит. А этому человеку и дела-то до Коли нет. И что он ему скажет? Видел, мол, твоего отца… Ну и что? Мало ли кто меня видел. Э, пустое все. А может, мне просто страшно оставаться одному? И чего страшиться, давно своего часа жду. Не уйти от него. Надо бы одному остаться, подготовиться чтобы достойно… А вдруг неспроста он мне послан? Ведь никто за семнадцать лет не бывал в моей келье… Знать, неспроста. Бывает ведь под видом путника и явится кто. Всяко бывает».